Выбрать главу

Он долго возился с креслом, выискивая положение, в котором смог бы выдержать четверть часа полнейшей неподвижности. Эластичное кресло удобно, даже слишком. Если закрыть глаза, непременно уснешь. Отложить до утра? Выспавшись, он будет свежее. Однако за восемь часов, истекших с момента облучения, число лимфоцитов сократилось на двадцать процентов. Если уснешь, пройдет еще восемь часов... Нет, нет, спать нельзя, надо действовать сейчас, немедленно!

Гилл закрыл глаза, нащупал на подлокотнике кресла пульт дистанционного управления автопилотом. Затем, собрав все силы и сосредоточившись, чтобы представить себе все, что произойдет за предстоящие четверть часа, он нажал кнопку.

Не ощущая течения времени, Гилл следил за программой. Прошло семь, восемь минут. Или десять? Вдруг он почувствовал, что больше не выдержит. Слова, обрывки фраз, умозрительные картины мешались в хаотическом беспорядке, теряя смысл, словно преследуя друг друга. Его охватил страх: неужели все, что он делает, просто глупость? Но ведь самая великая глупость именно этот страх! Лучше уж смутные, отрывочные картины; где-то в скрытых от нас тайниках сознания они выстроятся в логическую цепь, образуя единый комплекс знания. Только животный страх не признает заданных правил. И в данном случае бояться неуспеха само по себе означает неуспех. Гилл расслабил мышцы и стал смотреть мелькавшие картины, воспроизводимые консоциатором из его памяти, смотреть со стороны, словно любопытный ребенок, прильнувший к калейдоскопу. Осторожно, чуть-чуть напрягая память, он направлял ее на земные воспоминания, на дела давно минувших дней. Все равно на что. Пусть это будет длинный, унылый коридор института, клетки с подопытными животными, перекресток двух оживленных улиц, крупным планом лица людей, обращавшихся к нему или разговаривавших между собой. Вот они о чем-то заспорили, отчетливо слышны даже их голоса. Да ведь это профессор Херцер и милый старый Лоуренс! Очень, очень хорошо. Если он будет думать о них, его учителях и наставниках, это непременно поможет ему войти в колею. Постепенно успокоившись, Гилл почувствовал, что психологически опять готов продолжать запись информации. Длинная вереница событий, фактов, сентенций вновь потянулась на экране, послушная логике и последовательности. Гилла охватило чувство радости. Теперь уж безразлично, умрет он раньше или позже, удастся или не удастся то, чему он посвятил крохотный кусочек безмерного времени, отведенный ему для жизни. Власть над мирозданием - вот идея, вот сверхзадача! Простая, подчиняющая себе без остатка; только теперь он видит ее с предельной ясностью. Автомат-оператор с мелодичным звоном доложил, что программа окончена, но глаза Гилла остались закрытыми; радость обретенного счастья погрузила его в глубокий сон.

Он внезапно проснулся с мыслью о Нормане. Болеутоляющее! Скорее!.. Мысль пришла еще во сне. Норман лежал в том же положении, что и вчера, но дышал тяжело, прерывисто. При выдохе в углах рта пузырилась розоватая пена, на белую подушку стекала тоненькая струйка крови, смешанной со слюной, расплывалась багровым пятном. С помощью дистанционного пульта Гилл поднял спинку кресла повыше, придав телу Нормана полулежачее положение, включил вентилятор. Так ему легче будет дышать. Лекарство давать бессмысленно, это лишь продлит мучения. Впрочем, сейчас он уже не чувствует боли, даже приходя в сознание. Гилл решил положиться на судьбу. Пусть все решится само собой.

Проверка и анализ записанной программы требовали работы нескольких специалистов в течение двух-трех недель. Он решил взять на выборку шесть элементов памяти, не больше. Их просмотр займет не более часа. Большего времени взять неоткуда. Сбоев или брака он не обнаружил, но это не принесло радости. Девять часов он проспал как убитый, а усталость не прошла, желудок сжимала пустота. Надо бы поесть, однако при воспоминании о пище к горлу подступала тошнота. Разжевав и проглотив таблетку фортфера, он вернулся в кресло и с нетерпением ждал, когда пройдет тупая боль в голове, сжимавшая виски железным обручем. Надо распределить работу так, чтобы все, что требует физических усилий, завершить сегодня же. К сожалению. использовать в этом деле роботов нет никакой возможности, Даже лучше, если они останутся там, в складском отсеке, в выключенном состоянии. Вторичное излучение, проникнув внутрь, может существенно повлиять на электронную начинку их мозгов. Взбесившиеся роботы в вымершем звездолете! Неплохая тема для писателя-фантаста, но ему, Гиллу, благодарим покорно, никак не подходит.

Прежде всего необходимо покончить со всеми делами, оставшимися вне стен "Галатеи". Гилл долго ползал по блестящему, идеально отполированному корпусу корабля, с трудом передвигаясь от одной ступеньки с поручнями до другой. Одолевала слабость, кружилась голова. С высоты огромного цилиндра деревья сморщивались, казались кустами. Он был счастлив, когда, закончив наконец закрепление кабелей снаружи, влез сквозь люк в коридор нижнего отсека. Отдышавшись, всю первую половину дня он занимался протяжкой кабелей с верхних этажей сюда, в нижний. Общая кибернетическая модель задуманной операции была не сложнее, чем комплексное управление простыми блоками: по сравнению с теми задачами, которые приходилось решать автопилоту во время полета корабля в космосе, - детская забава. Он установил параметры блоков, затем, включив напряжение, опять выбрался из "Галатеи" на близлежащую полянку, чтобы еще раз проконтролировать действие системы в целом, теперь уже снаружи. Оставшись доволен результатами проверки, он едва добрался до своего кресла и, рухнув в его объятия, позволил себе двадцатиминутную паузу для отдыха. И, конечно, не выдержал ее до конца. Часы показывала полдень, Гилл боялся, что скоро наступит еще большая слабость, вскочил и отправился за рулонами пленки, отснятой Эдди.

Собрав без разбора все, что нашел в лаборатории и библиотеке, он начал их перетаскивать в командный салон. Главное - ввести их в память, а потом, если останется время, можно и выбросить ненужное. Возвратясь сюда с пленками в третий или четвертый раз, он испытал вдруг странное ощущение. Как будто что-то изменилось, что-то стало здесь не так, как прежде... Но что? Напрасно он пытался установить причину, неуверенность порождала смутную тревогу, тревога нетерпенье. К черту! Если тебе начинает мерещиться, перекрестись, вспомнил он старинную присказку. Лучше уж вернуться в библиотеку за новыми рулонами.

Взяв со стола первую коробку, Гилл понял, что произошло. Норман... Ведь в салоне его встретила мертвая тишина. Повернувшись на каблуках, он бросился было к двери, но на полпути замер и вернулся к столу. Он не имеет права возвращаться с пустыми руками. Теперь каждой каплей его энергии распоряжался план, план выполнения задачи; каждая впустую затраченная минута сокращает вероятность его существования. Он подумал о том, что на его месте Норман действовал бы так же. Но зачем искать оправдания? Он и сам мертвец, как Норман. С одной лишь разницей: нечто от него останется, не перестанет действовать и мыслить до тех пор, пока это необходимо для выполнения сверхзадачи.

Коробку с лентами он присовокупил к остальным, уже сложенным и дожидавшимся перезаписи, лишь после этого обернулся и подошел к Норману. Голова командира корабля запрокинулась. Нужно отнести его вниз. Воспаленная кожа еще не успела остыть, дышала жаром, тело обмякло. Когда Гилл взвалил его себе на плечи и понес, оно, казалось, прибавило в весе. Тяжело дыша, он едва дотащил Нормана до жилого отсека в длинном коридоре, шатаясь от стенки к стенке.

Ближайшей к люку была спальня Сида, но теперь это не имело значения. Он ногой толкнул дверь и вместе с Норманом рухнул на узкую койку. Усталость была так велика, что еще секунда, и он, гляди, уснет тут же, рядом с мертвецом. Почувствовав на шее что-то влажное, провел рукой; оказалось - кровь Нормана. С усилием встал, вынул чистое полотенце из шкафа, вытерся, затем, сунув руку в карман, нащупал таблетку фортфера, разгрыз ее зубами, чтобы скорее подействовала. Отыскав в изголовье жесткую волосяную подушечку Сида, положил ее под голову Нормана, затем аккуратно, без единой складки натянул на тело толстое пушистое одеяло. Подумав немного, отвернул верхний край так, чтобы застывшая красная маска, которая еще восемнадцать часов назад была лицом, осталась непокрытой. Ты, кажется, рехнулся, Гилл.