12. 5. 43. Колю возили опять куда-то читать доклад. Говорят, что прошло очень удачно. Еще бы. Если он и при большевиках ухитрялся читать интересно, то теперь-то и подавно.
Мой салон «круглого стола» процветает. Начинающие авторы все приносят мне свои произведения на отзыв и поправку. Довольно много с ними вожусь, и это все-таки работа. Вот только женского общества здесь для меня нет совсем. Или молоденькие девочки, или совершенно неинтеллигентные. Других еще не знаю. И понятно. Большинство живет потребительскими интересами. А еще нас, вероятно, и боятся как немецких наемников. Все больше и больше доходит слухов об армии Власова. Но толком все-таки ничего не знаем. Поговаривают, что это очередной трюк и что военные власти сами ничего об этом не знают.
15. 5. 43. Обстрелы по ночам не дают спать. Наш район становится все опаснее и опаснее. И когда же все это кончится. Вчера очень недалеко от нас упало 12 бомб. Убило только 9-летнего мальчика. Но дома расползлись. Буквально разошлись по швам. Дыры, как в клетке.
20. 5. 43. Здесь есть доктор-поэт Митя. Прекрасные стихи пишет. Но какой-то он странный. И жена у него, зубная врачиха, молоденькая и милая. Митя привел к нам знакомиться двух немцев, один – зубной врач. Говорит немного по-русски, очень симпатичный. А второй – солдат, Фриц. Лечит гомеопатией. Диагнозы ставит, глядя лупой в зрачок. Митя говорит, что диагност он замечательный, хотя не умеет назвать ни одной болезни. Митя таскает его за собой по всем своим больным и говорит, что не было еще ни разу, чтобы он ошибся. Он совершенно точно говорит, что у больного болело и болит и назначает гомеопатическое лечение совершенно правильно. Наши СД-друзья передавали нам поклоны и обещание навестить. Не навестят – не помрем.
Доктор предлагает нам переехать к ним в комнату, потому что обстрелы уж совсем не дают покоя. Жена его была в знаменитом Лужском окружении и вынесла такое, что и передать невозможно, пока не попала в плен. А еще тут хнычем. И как только люди могут еще не только жить, но и смеяться после всего пережитого. Думаю, что нам придется все же к ним переехать.
25. 5. 43. Получили письмецо от М.Ф. Очень просит вытащить ее к нам. Вероятно, дошли слухи о нашем невероятном (неожиданном) благополучии, и что мы теперь в больших перьях. Попробуем, может быть, что и выйдет.
Даня рассказывал, как он с приятелем в командировках разжигает злобу у немецких солдат против СС. Они иногда носят форму СС. А может быть, и всегда. Но здесь ходят в обычном солдатском. Без всяких отличий. Они страшно хамят в поездах. Требуют себе лучших мест, демонстративно достают свою провизию и на глазах у немцев лопают то, о чем рядовые немцы и думать-то забыли. Даня говорит по-немецки как немец, так что его принимают всегда за такового. Говорят, что вслух обычно не говорится, но взгляды и лица весьма выразительные. Что ж, и это работа.
30. 5. 43. Пока мы собирались к доктору и решали, как и когда – вчера была такая стрельба, что нам пришлось прятаться целый день и целую ночь на огороде между грядками. А сегодня пришла моя портниха Валя и перетащила нас к себе. Конечно, только с парой узлов. Их дом на окраине, и в этом районе никакой стрельбы и бомбежки никогда не бывает. Ухаживают здесь за мной, как за принцессой, из-за нашего пайка. В этом же доме стоит около десятка солдат. Все уже пожилые. Очень простые и симпатичные люди. Чрезвычайно сочувствуют моему страху перед стрельбой и бомбежками. Рассказывают, что их родные в Германии переживают, особенно городское население, гораздо больше страхов, чем они сейчас. А вчера один пожилой немец, между прочим, сказал: «Евреи тоже люди, жили, как все остальные. Зачем надо было их так мучить?». И не очень испугался того, что сказал.
5. 6. 43. Приезжали Пауль и Курт. Уговаривают Колю согласиться на переезд в Гатчину. Как будто мы можем соглашаться или не соглашаться. А пока рекомендовали переехать к доктору. И даже намекнули, что здесь на окраине нам небезопасно из-за партизан. О них, правда, слухи все усиливаются. И мосты таки заваливаются. Вот тебе и непобедимые тевтоны. И в городе происходят разные странные вещи: по ночам какие-то люди кричат по улицам, что немцам «капут», и патрули никак не могут их поймать.
6. 6. 43. Сегодня с 11 утра до 7 вечера весь город лежал на земле, как кого застало. На улицах, в домах, в погребах. Нельзя было ни подняться, ни выйти. Бомба попала в поезд со снарядами, и они начали рваться вагон за вагоном. Это будет почище артиллерийской стрельбы. Снаряды летят во всех направлениях, и невозможно угадать, где безопаснее. Разрушений этот фортель причинил городу больше, чем все военные действия до сих пор. Хорошо еще, что большинство летело вверх. Русский машинист под этим огнем вывел другой поезд со снарядами и цистернами бензина. Жертв очень много.
17. 6. 43. Вчера переехала к доктору по усиленному настоянию наших друзей из СД. Начинаем подозревать, что они заботятся не о нашей безопасности, а о чем-то другом. Но никак не можем взять в толк, что это такое. Мы, по нашему обыкновению, все тянули с переездом, и вот они прислали сказать, что завтра приедут машины и нас заберут. Брать-то нечего, так как с нами только чемодан. Приехали они сами на легковой машине, а грузовик послали на старую квартиру, чтобы забрать и мебель. Так что дело поставлено солидно. Валя моя в отчаянии, потому что лишается пайка. Живем здесь все в одной комнате: он, его жена и мы. Не совсем-то удобно. Здесь-то я уж совсем ничего не делаю, и питаемся так, как никогда, вероятно, не питались за эти годы. Доктор дает продукты хозяйке, а он многое получает от своих клиентов, мы отдаем ему свой паек и папиросы. Хозяйка же готовит прекрасно: и сытно, и вкусно. Но здесь мы не можем принимать наших прежних гостей. И это скучно. Может быть, наши СД-друзья потому и настаивали на нашем переезде к доктору, чтобы прекратить эти наши заседания. А может быть, в нас говорит наша советская подозрительность.
19. 6. 43. Бомбили вокзал. Мы сидели в погребе с немецкими солдатами, которые живут у нас во дворе. Все время балагурили, и не было никак страшно, хотя одна бомбочка упала рядом.
20. 6. 43. Наш доктор клинически ненормален. И наша жизнь принимает все более чудовищный характер. Пунктик у него – ревность к жене. Но это уже настоящая мания. Подозреваю также, что он и наркоман. Вот влипли.
25. 6. 43. Друзья из СД бывают у нас довольно часто. Вчера, воспользовавшись тем, что никого кроме меня и их не было, я сильно на них налетела за квартиру «с удобствами». На их возражения, что они об этом не подозревали, я спросила у них, какая же они разведка, если не знают таких вопиющих вещей. А вещи открылись действительно вопиющие. Они нас утешают, что мы скоро переедем в Гатчину. Я просила их только квартиру нам дать безо всяких друзей. Обещали.
Павловск и Пушкин эвакуируются. Немцы вывозят все население до одного человека. Хотят ли этого или не хотят. Хотя вывозить-то теперь уже мало кого осталось. Разрушают железнодорожные пути. Снимают не только рельсы, но ровняют даже насыпь. Совершенно ясно, что война ими проиграна. Ходят неясные слухи, что они изобрели какое-то ужасное оружие, и, как только оно будет изготовлено в достаточном количестве, немцы будут непобедимы. Чепуха, вероятно, пропагандистская. Немцы подлецы и дураки. Но и демократия не умнее. Кому они помогают? И неужели же они и после войны не поумнеют.
1. 7. 43. Сегодня у нас прямо замечательное настроение. Совершенно случайно и неожиданно узнали, что наши друзья из СД – и Курт, и Пауль – в самом деле настоящие друзья. Они оба, как следователи, спасли от виселицы и расстрела больше полусотни русских. Называли нам цифру в 64 человека. Не все на свете так уж подло, как могло бы казаться. Слава тебе, Господи.
7. 7. 43. Доктор становится уже совершенно невыносим. Но черт с ним. Сегодня были Курт и Пауль, и был у меня и у Коли с ними многозначительный разговор. Коля спросил у Курта, что немцы делают со всем эвакуированным народом. Курт ответил, что они нам не могут сказать. Понимайте, мол, сами. Потом они попросили меня погадать. Курт сказал, что он переходит из СД в авиацию. Я сказала, что он не имеет права этого делать. Он страшно удивился: «Почему? – С нашей, русской, точки зрения вы, как следователь, один такой, а плохих авиаторов в немецкой армии достаточно». Они страшно перепугались и стали добиваться, откуда у нас такие сведения. Я сказала, что русский народ разносит молву не только о таких следователях, как Корнст и Райхель. Тогда они очень серьезно и с тревогой просили никогда и никому этого не рассказывать. А им пора, мол, «переменить» службу. «Что, корабль тонет?» – спросила я. Курт рассмеялся и поставил точку над «и»: «а крысы спасаются». А о Райхеле у вас неправильное представление, сказали они на прощание. Но об этом тоже никак нельзя говорить.