Незаметно пролетело четыре года. Перед пятым классом, вернувшись из пионерского лагеря, где я провела две счастливых недели, я узнала, что у меня появился братишка. Встретившая меня тетка спросила:
«Ты рада — у тебя появился брат?»
Подумав, как хорошо иметь брата или сестру — ведь прежде у меня их было много, — я ответила:
«Рада!»
Дома она дала мне подержать младенца, и я с наслаждением прижалась к его пухлой щечке, но тут уловила запах пеленок, и мне сделалось не по себе. Откуда взялся этот ребенок, я узнала лишь через несколько лет. Оказывается, с теткой работала одинокая женщина, у которой не было никаких родственников. Случилось, что она внезапно заболела и умерла, а ее грудной ребенок остался совсем один. Тетка взяла его к себе, и у меня таким образом появился брат.
Через месяц начались занятия в школе. Тетка теперь не работала — присматривала за малышом. Осенью они с мужем продали свою юрту и переселились в другую, у подножия холма, на котором стоит монастырь Гандан. Мой приемный отец — ему теперь стало далеко ходить на завод — перешел работать на железную дорогу. А меня так и не перевели в другую школу, и мне приходилось тратить на дорогу очень много времени.
Тогда я не понимала, зачем тетке понадобилось переезжать на другое место. А я ужасно скучала по старому двору и часто, возвращаясь из школы, норовила пройти мимо знакомого забора. Теперь в нашей прежней юрте жили какие-то чужие люди. Мне хотелось взглянуть на них, но в заборе не было ни одной щелочки, и я не могла удовлетворить свое любопытство.
Тем не менее я уже повзрослела и научилась кое-что подмечать. Например, с того времени, как мы поселились на новом месте, мои настоящие родители, казалось, начисто забыли о моем существовании — они не только не приезжали навещать свою дочку, но и гостинцев не присылали. Прежде Адиа частенько ходила в гости и всегда брала меня с собой. Теперь она в гости не ходила, и я, вернувшись домой, должна была все время сидеть в юрте. О том, чтобы мне пойти на улицу поиграть с другими ребятишками, не могло быть и речи. К нам тоже почти никто не ходил, и жизнь сделалась совсем скучной. Наш огромный рыжий пес то ли тосковал на новом месте, то ли старость наступила, только он целыми днями выл, лежа у юрты, и вскоре сдох. «Бедная собака! — со слезами на глазах повторяла тетка. — Она была получше иных людей. Столько лет служила нам верой и правдой, ни одной души к дому не подпускала». Я же особенно не горевала — ведь пес меня не признавал и при случае норовил цапнуть.
Вскоре приемный отец принес откуда-то черного щенка с белой грудью. Я всячески старалась завоевать его расположение, чтобы не получилось, как с рыжим псом. Приносила ему миску с едой, наливала воды, стараясь всякий раз ласково погладить его по жесткой черной шерсти. Я бы и на цепь его сажала, да тетка все твердила, что щенок меня искусает. Через несколько месяцев он превратился в огромного сильного пса, но привычки у него были точь-в-точь как у рыжего, — никого близко не подпускал. Однажды, когда я вернулась домой из школы, пес, гремя цепью, бросился ко мне. Может, он и не хотел меня укусить, но я с перепугу закричала не своим голосом.
«Чего ты кричишь, глупая? Собака же привязана!» — напустилась на меня выбежавшая из юрты тетка. У нее частенько бывало недоброе лицо, но на этот раз оно почему-то показалось мне особенно злым, и я долго не могла успокоиться. Может быть, именно тогда я отчетливо поняла, что приемные родители меня не любят, а главное — что я не люблю их, а это было уже совсем плохо.
С того дня я перестала ухаживать за собакой и, когда поблизости никого не было, украдкой грозила ей пальцем. Теперь у нас с ней дружбы быть не могло.
Я училась уже в седьмом классе. Однажды в воскресенье я залежалась в постели позже обычного. Родители уже встали и кормили своего приемного сына. Мне вставать не хотелось, и я продолжала лежать, укутавшись одеялом и делая вид, будто сплю. Вдруг скрипнула дверь, и вскоре я услышала знакомый женский голос — оказывается, пришла соседка.
«А ты, милая, очень хорошо выглядишь, — сказала она, обращаясь к матери. — Видать, детки тебе на пользу. Тебе больше двадцати пяти и не дашь. Я же после второго ребенка в старуху превратилась».
Адиа громко вздохнула:
«Это я с виду такая. А вот после рождения сына врачи сказали, что детей у меня больше быть не может. Да и роды у меня тяжелые были, я поскользнулась и упала, вот и родила преждевременно».
Мне было противно слушать притворно жалобный голос тетки, я чуть было не фыркнула от отвращения, но все-таки кое-как сдержалась. Однако и тогда я не могла понять всего.