Однажды мы с теткой были дома одни — приемный отец почему-то не пришел обедать. И вдруг тетка необычно ласково сказала:
«Подойди ко мне, дочка».
Этот тон поразил меня больше, чем любая ругань, к которой я уже привыкла. Я подошла.
«Подержи братишку на руках». Она наклонилась над коляской, взяла мальчика и дала его мне.
«Смотри, дочка, если кто спросит тебя о малыше, говори, что его родила я. Ни в коем случае не проболтайся, что он приемный».
«Ладно!»
Когда мальчик заговорил, она приучила его на вопрос, чей он, отвечать — «мамин». Тетка радовалась, слушая его лепет, а я ужасно злилась. Однажды, когда мы с малышом были одни, я спросила его:
«Чей ты?»
«Мамин!» — ответил он.
«Вовсе нет!»
«Нет, мамин!» — настаивал братишка.
«Нет!» — сердито отрицала я. И тогда он заревел. Откуда ни возьмись появилась разъяренная тетка.
«Правду говорят, как ни корми телка, а в упряжке ходить не приучишь! Что ты тут внушаешь маленькому? Я все слышала! Посмей еще раз только рот открыть, я тебя вышвырну на улицу! Будешь тогда подыхать от голода, как последняя собака». Она подскочила ко мне и стала меня бить. Меня словно огнем обожгло, но я не заплакала.
«Глядите, и слезинки не проронила!» — крикнула она, задыхаясь от злости, и разочарование, сквозившее в ее голосе, вознаградило меня за боль.
Лицо и тело у меня оказались в синяках, три дня я не ходила в школу. Училась я уже в восьмом классе, и пропуск уроков отразился на моей успеваемости. С того дня приемные родители стали чрезмерно строгими со мной. Больше мне не позволяли возиться с мальчиком, даже свободно расхаживать по юрте я не имела права, могла сидеть лишь на определенном месте. Кроме того, на меня возложили обязанность — ездить в лес за дровами, а потом пилить их и колоть. Прежде для этого нанимали специального человека. Придешь, бывало, из школы и берешься за дрова, а времени для уроков совсем не оставалось. Я исхудала, одежда моя давно износилась, а приемные родители этого даже не замечали.
Однажды после школьного субботника я вместе со всеми отправилась в кино, а когда вернулась, домой попасть не могла — родители легли, видно, спать, а черного пса спустили с цепи. Стоило приоткрыть калитку, как он набрасывался на меня, и мне приходилось поспешно отступать. На улице уже совсем стемнело, а я стояла и плакала, не зная, что делать. Случайно проходившая мимо соседка приютила меня на ночь.
Рано утром к соседям, у которых я ночевала, явилась моя приемная мать — ей понадобились две чашки крупы. Увидев меня, она изобразила удивление.
«Почему это ты здесь очутилась? — спросила она, подняв брови. — Мы-то всю ночь беспокоились, не спали — ломали себе голову, куда она запропастилась, потом решили, что зашла к какой-нибудь подружке да там и заночевала. Послушай, дочка, разве ты не могла сама открыть калитку? Ведь ты у нас большая!»
«Мне показалось, что собака спущена с цепи, я побоялась войти во двор и постучалась к соседям», — солгала я.
Мне не хотелось тогда возвращаться к своим приемным родителям, но я пошла с теткой как ни в чем не бывало. «Скорее бы стать взрослой и убежать от них куда глаза глядят», — втайне мечтала я. Меня по-прежнему заставляли выполнять всю черную работу по дому. Особенно, как я уже говорила, меня изнуряла заготовка дров. На уроки уже не оставалось ни сил, ни времени, и когда подошел срок сдавать экзамены за восьмой класс, я знала наверняка, что провалюсь. Так оно и случилось. По двум предметам я получила неудовлетворительные оценки.
«Девчонка учиться не может, она у нас совсем глупая, да и прилежания у нее нет никакого, — заявила Адиа. — Но прокормить себя она теперь сможет».
Ее, видать, нисколько не огорчили мои провалы на экзаменах. Она заявила, что мне надо идти работать, и вскоре устроила меня на обувную фабрику. Я даже обрадовалась такой перемене. Нравился мне грохот станков, нравились мои новые подруги — бойкие, веселые девушки. Я старалась во всем походить на них, и, кажется, мне это удавалось. Во всяком случае, я проработала на фабрике ровно два года, а потом… — Дарийма замолчала, ей, видно, было трудно продолжать свой рассказ. Дорж не торопил ее — пусть успокоится, а если ей трудно рассказывать, пусть не рассказывает. От этого их дружеские отношения нисколько не пострадают. Дарийма покачала головой. Нет, если уж она начала, то обязательно кончит. Иначе в другой раз у нее просто духа не хватит. Дорж налил ей в чашку остывшего чаю, девушка поблагодарила его взглядом и продолжала свою грустную исповедь: