– Да, пожалуйся, пожалуйся на них, мамаша. – Часовой показался на входе. – Такие непослушные. Страсть – беда! Буду докладывать начальству. Больше не могу прикрывать.
Эта его угроза и пристыжения Анны вроде бы подействовали должным образом на наказанных: не подымая головы, они стали на корточках собирать раскиданные по полу книжки и тетрадки, листки.
Разволновавшись, Анна даже забыла, зачем она пришла: качая на себя головой, пошла обратно ни с чем. Возле ж отделения бойцов она отчего-то вдруг застыла, точно вкопанная, глядя на то, как один из них увлеченно и задумчиво переобувался, умело-сноровисто перематывая на ноге портянку (видно, не первый год служил).
– Что смотрите на меня, уважаемая, так? – спросил он, подняв к ней пытливое лицо. – Чай, своего знакомого увидели али как? Кого – мужа ищите?
– Рада бы найти, – ответила она, – да не моя на то воля и сила. Залетел далеко.
– Точно. И я не знаю ничего про своих. Где-то потерялись.
И Анна уже успокоила задумчивого бойца:
– Я вот тоже жду от суженого своего вестей. Не знаю, что-то будет. Он, муж, приходил ко мне сегодня во сне, в праздничной рубашке, а только быстро ушел – меня не подождал. Куда? Странный сон какой-то. И шестнадцатилетнего сына моего угнал с лагерем немец.
– Во всем есть начало и конец, – философски заметил боец. – На том свет держится.
– Многие наши бабы сгоряча ведь так рассуждают: «Конечно, что Анна? – говорила она про себя. – Анна все переживает: у нее ведь много ребят». Мне прямо в лицо так говорили уже не единожды.
– Не давши слово – крепись, а давши – держись. Сколько ж у тебя их?
– Шестеро.
–Благое дело сделала. Зачтется. Все зачтется. Бог труд любит. Не имеешь золота – бей большим молотком.
– Известно, служивый, – согласилась Анна. Ей стало сразу легко как-то разговаривать с ним. – Теперь хоть самолеты не пролетывают над нами покамест, не зудят. Нечего уже крушить. Все запустошилось. И тот же огород мой, и хозяйство. Вон все опилено. В наших деревнях прежде было в обычае выгонять скот в поле в первый раз после зимы не ранее 23 апреля (церковный праздник Святого Георгия Победоносцева). А нам и выгнать теперь некого, разве только кошку. Ни кола, ни двора, ни курицы. Все разорили доверенные слуги дьявола.
– Но ведь жалобу не подашь на войну и Гитлера, верно?
– Какое!
– Слышал я, мамаша, – заговорил солдат проникновенней, – что строители уже такие ходят – направили наши власти; они бесплатно строят дома в освобожденных районах тем, кто лишился крова, – семьям военнослужащих. Так что должны и вам помочь – поставить избенку. В первую очередь.
– Да? Это точно?
– Точно, точно, мамаша. Поверь, я не брешу… Не брехун.
И Анна покраснела, улыбнувшись, – оттого, что он называл ее мамашей, ее, свою однолетку, может быть: ведь ей всего сорок два года. Неужели она так состарилась на лицо? Может, просто черный платок старит ее?
Но это сообщение бойца ее обрадовало сильно: семье-то позарез нужна своя избенка, чтобы обживаться по-настоящему. Сколько ж мыкаться так, ежедневные попреки бабки выслушивать? Было б тогда много легче, конечно…
– Ну, спасибо вам на добром слове, служивый! – поблагодарила Анна.
– На здоровьичко, мамаша! Не тужи. Все к лучшему идет. Нужда перетерпится, забудется.
– Ой ли! – покачала она головой отрицательно. – У нас нужда скачет, нужда плачет, нужда песенки поет. – Заметила, что какой-то серенький паучок – крохотный комочек – нацепился к ней на рукав куртки, полз по нему. И в душе ее всплеснулось тотчас: «Неужели мне какое-то письмо будет?» Как сельская жительница, она верила в некоторые приметы, проверила их и уже примерилась к ним.
– Мама, подойди сюда, прошу! – позвал ее делавший политинформацию сержант и попросил:
– Расскажите им, сыновьям, за что они воюют.
– Ну это-то они, наверно, знают получше моего. – Она замялась, застеснялась, подойдя поближе – к самому кружку сидевших солдат. Потом воодушевилась сильно: – Думайте о ваших матерях, братьях, сестрах… Мать я шестерых детей… Здесь стоял мой дом, росли березы. Теперь – ничего, погублено все ворогом. И еще что вам скажу: мой муж и мои ребята прежде работали без выходных, не бездельничали. Кто ж бездельем людей наказывает? Особенно нынче, когда рабочих рук недохватает? Так что я прошу (передайте командиру вашему) выпустить тех двух солдат, каких в мою землянку посадили. От безделья ведь на стену полезешь…
Бойцы дружно зашумели, засмеялись. А узбек в восхищении даже сказал: