— Осторожно, — сказал он со своим нежным "Р".
У своего подъезда Татьяна замешкалась и посмотрела на незнакомца. Снова утонув в его добрых серо-зелёных глазах, она пробормотала:
— Мне сюда.
Он опять улыбнулся и кивнул. Татьяна почему-то не возразила, когда он поднялся на её крыльцо вместе с ней.
— Это вы смотрели на меня в бинокль, — сказал он.
Она мучительно покраснела, не смея поднять на него взгляд.
— Вы, наверно, думаете, что я подглядываю за людьми, — сказала она. — На самом деле я не имею такой привычки, просто…
— Вам стало интересно, — закончил он.
— Да, — подтвердила она с лёгким удивлением. — Меня заинтересовало ваше окно. Почему в нём горит лампа?
— Двор у нас тёмный, — ответил он. — Иногда бывает даже ходить опасно — особенно на таких каблучках, как ваши.
— И вы специально включаете лампу, чтобы людям было светлее?
Он задумчиво поднял взгляд на свое окно.
— Ну, я не сказал бы, что оно даёт уж очень много света…
— Не скажите, — неожиданно разоткровенничалась Татьяна. — Я вчера, например, шла в темноте из магазина и чуть не ступила в лужу. И только благодаря вашему окну я вовремя её заметила и не промочила ноги.
Они вместе посмотрели на лужу, и незнакомец улыбнулся широко и искренне. У него не хватало одного зуба на верхней челюсти — коренного, сразу за левым клыком.
— Я очень рад, — сказал он.
Они смотрели друг на друга некоторое время молча. Не зная, что сказать, Татьяна вспомнила:
— А я вчера видела, как один человек шёл здесь с фонариком.
— Что ж, очень правильно, — кивнул незнакомец. — Тут иначе просто нельзя.
Татьяна вдохнула утренний мартовский воздух. Голос у незнакомца тоже был какой-то весенний, лёгкий — как солнечный зайчик от зеркальца, резво скачущий по лужам. У Татьяны вдруг защемило сердце от предчувствия весны. Оно, как лёгкий хмель после бокала вина, влилось в её кровь и заставило выпрямить спину, зорче оглядеться вокруг себя и заметить, что весна — уже вот она, почти пришла.
— А как вы меня узнали? — спросила Татьяна. — Ведь я смотрела в бинокль, а вы — невооружённым глазом. Далековато от вашего окна до моего балкона.
Незнакомец солнечно улыбнулся.
— А я вас знаю, — сказал он. — И давно люблю.
Она засмеялась этому, как шутке, и незнакомец тоже засмеялся. Она, глядя в его удивительные ясные глаза, была уверена, что ничего дурного этот человек подразумевать просто не может.
— Мы с вами, похоже, давно в один магазин ходим, — сказала она. — Я вас раньше не видела.
— А я вас видел, Таня.
Она вздрогнула, и её собственное имя из уст незнакомого человека коснулось её кожи, как маленькая подтаявшая льдинка. Незнакомец снова засмеялся и слегка дотронулся до её рукава.
— Что вы, не пугайтесь. Вы, наверно, подумали, что я маньяк какой-то? Просто я в магазине как-то раз услышал, как один седой мужчина назвал вас Таней.
— Это был мой папа, — пояснила она.
— Простите, я не представился, — спохватился незнакомец. — Меня зовут Игорь.
— Очень приятно, Таня, — пробормотала Татьяна.
— Я знаю, — засмеялся Игорь.
Она тоже засмеялась — смущённо, но уже с некоторым облегчением. Игорь посмотрел куда-то вниз.
— "Сибирскую корону" любите?
— Что? — Татьяна не успела сориентироваться ни в пространстве, ни во времени, ни в обстоятельствах.
Игорь с улыбкой обратил её внимание на пакет, который она держала в руках, совершенно забыв о нём.
— Ах, да, — сказала она. — То есть, нет. Это — не мне.
— А кому?
— Это для Ромы и папы.
— А Рома…
— Мой брат. — К Татьяне окончательно вернулось чувство реальности, она как будто вынырнула из бассейна с тёплой водой на холодный воздух, и её кожа в тот же миг покрылась мурашками. — Извините, мне надо идти. Меня там ждут.
— Да, конечно, — сказал Игорь. — Не смею вас больше задерживать.
И он стал спускаться с крыльца. Татьяна смотрела ему вслед, но он почему-то не удалялся от неё. Когда Игорь обернулся, его удивлённый взгляд привёл её в чувство. Оказалось, что она шла за ним, как привязанная верёвочкой.
— Вы что-то хотели сказать? — спросил он со светлой улыбкой.
Татьяна сконфузилась, лихорадочно соображая и пытаясь придумать какой-нибудь вопрос.
— Я хотела спросить… Вам не мешает по ночам свет от вашей лампы? — выдала она наконец.
Он покачал головой.
— Я не каждую ночь бываю дома, — сказал он. — А так — ничего, не мешает.
Только сейчас Татьяна заметила, что у него в пакете было молоко, сметана и кефир. Она смотрела ему вслед, и её сердце вдруг сжалось в смертельной тоске и бешено рванулось из груди — туда, за ним. Хотя Игоря уже не было рядом, она всё ещё как бы чувствовала на себе взгляд его добрых глаз. Что-то по-неземному светлое было в этом взгляде, необыкновенное, но смутное, как воспоминание из прошлой жизни, и вместе с тем до боли знакомое. То, что было всегда — извечно, ещё до её рождения, до рождения её матери и матери её матери. Ей казалось, что эти глаза встречали рассвет тысячи лет назад, что они видели первый рассвет мира.
На этот раз она присутствовала на кухне и участвовала в разговоре, хотя, естественно, не пила ни капли. Разговор зашёл о том, как следует выходить из запоя.
— Сразу, резко это нельзя делать, — убеждал Роман.
Он сравнил это с неким физическим явлением, и разговор перешёл в эту область.
— Это можно сравнить с такой штукой, как самоиндукция. Вообще самоиндукция есть возникновение эдс индукции в проводящем контуре при изменении в нём силы тока. При выключении источника ток не прекращается моментально. Нет. Когда электрическая цепь размыкается, возникает такая эдс, то есть, электродвижущая сила, такая… В общем, она может во много раз превышать электродвижущую силу самого источника. Вот почему нельзя резко прекращать. Это может отрицательно сказаться на организме. Надо постепенно. Понимаете, Татьяна Михайловна?
— Я понимаю, — сказала Татьяна. — Но постепенно — это понятие растяжимое. Постепенно — это сколько? День? Два? А может, неделя? Вы тоже поймите, Роман Михайлович, что у нас времени-то как раз нет.
Отец, приподняв веки, снова начавшие тяжелеть, спросил невпопад: