– Это хорошо… – вздохнула Пелагия Ивановна. Она теперь это видела, и думать больше было не нужно, как все эти шестьдесят четыре года. Миша был тут. Как будто распахнулись неслышно доселе запертые оконца в ее доме, и солнечный зайчик, прилетев из коридора, заплясал по стенам. Он скользнул по стеклам серванта, и словно умыл их. Прыгнув от них он попал прямо в центр циферблата давно вставших ходиков, и Пелагия Ивановна услышала ровное, спокойное тикание. За окном колыхался теплый июнь, задувая в форточку тополиный пух, а Миша всё улыбался, гладил ее руку, и та становилась белее, теряла навсегда заскорузлость, вздувшиеся вены, и Пелагия-мама смотрела на свою Олю, на ее румяное, как с мороза, лицо, и не понимала – как она могла, двадцать два года назад поверить, что ее дочку и зятя тогда сгубил какой-то атом, который они вместе там измеряли что ли, и всё звонили ей, а она тихо пугалась слова «дозиметр». Володя тоже был тут, стоял рядом и так улыбался, как редко когда улыбался.
Вы простите, Пелагия Ивановна, – говорил он, – что мы так долго не заходили. Не надо не плачьте, мы теперь никуда не денемся. Мы всё время по соседству будем.Мам, мы и правда, не могли – ты ж тогда им поверила. Мы старались, мам, но у нас не получалось.Я теперь вижу, я теперь им не верю. Я не им теперь верю.Вот и хорошо. Мы не уходим, позови если что…По потолку, побелевшему одной невозвратной волной, накатил ветер пронзительной голубизны, и засохшие много лет назад розы в зеленой вазе, разлили по ее последней комнате такой силы свет и благоухание, что Пелагия и сама не заметила, как диван остался за спиной, и стоит она у окна, а на ней мягко колышится бирюзовое платье, почти как то, что мама ей сшила на шестнадцатилетие, а Миша в тот раз, так и не решился подойти к ней, там, в клубе, на танцах. Стены комнаты растворились, и чьи-то бесчисленные хрустальные руки подхватили ее и понесли туда, где шестнадцать лет…
Измотавшись, таская чемоданы и сумки, протрясясь в стареньком «жигуленке» до двух часов ночи, Люба и дядя Гена, довезли-таки племянника до самого подъезда, а Люба только благодарила Господа, что Андрей, в основном, будет пропадать в своей фирме, и видеть она его будет только по вечерам, потому что он уже истомил их по дороге своими рассказами о менеджменте. Дядя Гена, вытащив из багажника последний чемодан, как-то странно посмотрел на племянника, потом на окно Пелагии Ивановны, а в конце на Любу:
Зайдешь?Конечно! Разгрузимся вот только… Давай-ка, Андрей, потащили. Нет-нет, дядя Гена, дальше мы сами, спасибо огромное…
А когда всё было сброшено в ее однокомнатную квартиру, Люба заторопилась, схватила дубликаты ключей, и только вставив желтый ключ в единственный замок, с облегчением вспомнила, что квартиру все-таки запирала.
29.07.08.