Он помолчал немного, затем сказал:
— Впрочем, говорят, что Альпы еще в диком состоянии, может быть, потому, что пахнут севером. Я попробую их этим летом, чтобы посмотреть, не более ли они непокорны, чем ваши лошади.
Я снова переглянулся с женою.
Майская ночь тихо спускалась на землю; розы благоухали; мои дочери вернулись и уселись рядом с Эрцким. Но он молчал. Вскоре он попрощался, сказав моей жене: .
— Какой чудный вечер! Итальянский вечер! И, несмотря на это, синьора, мрачной и угрюмой Польше удалось развеселить ясную и теплую Италию.
Он поцеловал ей руку со своим обычным благородным изяществом, попрощался со мною, дошел с Еленою под руку до калитки и сказал ей несколько слов. Я узнал потом, что это были: „Ne pleurez jamais, mais surtout ne faites jamais pleurer“.
Я не могу припомнить ни одной эпохи в своей жизни, когда бы я более наслаждался радостью, доставляемой умственным трудом, при которой человек, побуждаемый вдохновением, достигает высоты творчества. Это состояние может сравниться с опьянением. Но в опьянении тот самый яд, который производит временное возбуждение в мозгу, уничтожает критическую способность и расстраивает воображение, так что, если ощущение интенсивно, то продукты труда имеют весьма малую ценность. Здесь же сама истина возбуждала умственную деятельность и порождала в свою очередь другие истины, красоту которых мы предвкушали еще прежде, чем могли схватить и установить ее. Здесь, где критическая способность не была утрачена и даже свидетельствовала о справедливости наших выводов, об абсолютной правильности наших наблюдений, об искренности и логичности наших рассуждений, — восторг доходил до неиспытанных до сих пор пределов. Это была не только радость жизни, но радость творчества, самый возвышенный дар живых существ, тот, ради которого разбивается теснящая нас оболочка личности, и человек бросается в течение всемирной жизни, не имеющей измерения времени.
Расцветающая весна естественно навела нас на мысль исследовать по нашему методу, сопровождаются ли световыми явлениями те интенсивные и быстрые жизненные процессы, которые развиваются в это время года в растениях. Мы испробовали все: почки, кору, корни, клубни, бутоны, тычинки. Наша темная комната была наполнена благоуханием трав и цветов.
Эти опыты были несравненно приятнее, чем на животных. Мы не чувствовали угрызений совести от причиняемых мучений, и никакие судорожные движения не мешали нашим исследованиям. Мы нашли, что почти все растительные ткани в периоде быстрого развития обладали способностью влиять на наши пленки.
Эрцкий увлекся этою отраслью исследований и заметно усовершенствовался в ней. Он проводил почти весь день в темной комнате, приспособляя инструменты и приготовляя новые составы для проявления и построил умнейший аппарат для увеличения изображения, который позволял удобно рассматривать фотобиограммы без увеличительного стекла. Увеличение можно было получить сейчас же после проявления изображения на ленточке. Прекрасными таблицами, сопровождавшими наши издания того времени, мы обязаны этому аппарату.
В лабораторию принесли тяжелое кресло вроде тех, что употребляют фотографы и зубные врачи для держания головы в неподвижном состоянии. Оно было снабжено винтами и зажимами для укрепления различных аппаратов в служило для некоторых опытов по экспериментальной психологии, которые Эрцкий производил в темноте в свободное время между двумя фотобиологическими опытами. Его исследования касались быстроты передачи определенных стимулов без вмешательства более возвышенных чувств, т. е. зрения и слуха. Но это составляло, как он говорил, Nebensache, второстепенность, которой было достаточно для поддержания исследований, давно интересовавших его.
Главная задача состояла в получении изображений тканей. Сколько розовых бутонов, пронзенных маленькою пулею и оставленных на несколько минут в покое, дали ясные изображения разнообразного характера, смотря по употребленным пластинкам. Именно в то время мы открыли разнообразие излучаемого света, установили составы эмульсий, аналогичные с эмульсиями ортохроматических пластинок и покрыли тонкими слоями разнообразно окрашенной желатины конденсатор, находившийся спереди нашей маленькой темной камеры, фотографической капсюли, как мы ее называли.