Что произошло потом? Никто не знает этого. Но по состоянию трупа было очевидно, что смерть произошла ранее полуночи.
Это немногое было все, что я мог установить в первые минуты потрясения. Когда я вернулся в темную комнату поглядеть на него, Карл уже поставил на стол две свечи, два маленьких желтых огонька, которые бросили в глубоком мраке подвижные тени на благородное спокойное лицо.
В первый раз я почувствовал, что рыдания подступают у меня к горлу, и тогда только понял весь ужас случившегося, глубину связывавшей меня с ним дружбы и безграничное сожаление. Я сейчас же подавил эту искру отчаянья, вышел из комнаты и отчетливо подумал о том, что мне надо было сделать немедленно.
Я распорядился не пускать никого в лабораторию и оставить приоткрытою дверь в темную комнату, не меняя его положения.
Затем я вызвал по телефону председателя городского санитарного управления, с которым мы постоянно обменивались услугами.
Я рассказываю ему о случившемся, прошу его помочь мне и сказать, что я должен сделать сейчас. Он понял мое состояние и, привыкши к подобным происшествиям, нередким в крупных городах, успокоил меня, сказав, что он берет все на себя, и попросив подождать несколько минут у телефона. Я одиноко уселся в тихой комнатке и снова предался своему горю.
Зазвонил телефон.
— Слушаю.
— Власти придут вскоре после двенадцати.
— Власти? — подумал я. — Ах, да, конечно, неожиданная смерть! Хорошо, я буду здесь.
Опять звонок.
— Происхождение умершего?
Я назвал имя и фамилию, отчеканивая для ясности каждый слог.
— Родина?
— Не знаю. Ах, да, поляк. Из Варшавы, да, из Варшавы.
— Семейное положение? Холост, женат?
— Не знаю, не знаю.
Опять звенит телефон. Похоронное бюро предлагает свои услуги.
— Какой вы желаете гроб? Какие похороны? Извещать ли церковь? Он был католик?
А теперь типограф:
— Послать за объявлением?
Мое горе разнеслось в несколько минут по городу, и эхо присылало мне его обратно со всех сторон. Видя, что Эрцкий стал внезапно общественным достоянием, я испытывал чувство какого-то святотатства, оскорбления святыни.
Опять телефон. Это цветочница.
— Но неужели это правда, профессор? Ваш ассистент умер? Он всегда приходил к нам покупать цветы. Вы желаете цветов или венков?
— Ах, да, да, пришлите цветов, роз, розовых бутонов.
Я вышел из лаборатории, точно во сне. Наши чудные опыты, наши планы, — все было кончено. Это был путь, но которому мы ходили по вечерам вместе, возвращаясь с работы, путь наших планов и надежд. Умер, умер!
Только когда я очутился у двери дома, у меня мелькнула мысль: я должен же сказать что нибудь своим.
Я поднялся по лестнице, ведущей прямо в мой рабочий кабинет, чтобы никого не видеть. Моя жена лежала в кресле страшно бледная. Я подбежал к ней:
— Что с тобою? Ты нездорова?
Она взглянула на меня, подала мне руку и сказала, отрицательно кивнув головою: .
— Нет, нет, я здорова. Бедный Эрцкий!
— Как, ты знаешь?
— Да, в газете есть.
— В газете? Не может быть.
Несмотря на волнение, невозможность появления уже этого известия в газетах показалась мне очевидною. Я взял газету, машинально открыл ее на третьей странице и пробежал объявления об умерших.
— Я ничего не нахожу, — сказал я, возвращая жене газету.
— Но где же ты читаешь? Погляди, вот здесь, — и она указала мне пальцем „зрелища“.
— Читай, читай. Вчера вечером эта особа выступила в café-chantant и произвела фурор. Сегодня она опять выступает. Это ужасно. Послушай: эта ужасная новость подавила меня, но я здорова и могу выдержать усталость. Послушай, уедем теперь же, сегодня же, увезем его с собою, чтобы ему не пришлось подвергаться такому жестокому испытанию. Как ты полагаешь?
Я бросился на диван, опустил голову на руки и молчал. Она встала, подошла ко мне и положила одну руку на мое плечо:
— Ты не отвечаешь. Это нарушает вашу работу? Но это необходимо, дорогой мой.
Я не мог больше сдерживаться. Я развел руками, глаза мои наполнились слезами, к горлу подступили рыдания.
— Но он умер, он покончил с собою сегодня ночью, понимаешь ли?
Это был интересный факт, доказывавший, что неожиданный удар расстраивает умственные способности и отчасти парализует их. Только в тот момент, когда я узнал из газеты причину его самоубийства, мне пришло в голову, что его смерть была добровольною.
До сих пор я был поражен только самым фактом неожиданной смерти, неизбежной, необходимой. Несмотря на то, что я видел, как его рука сжимала оружие, я не отдал себе отчета в том, что это событие было вызвано его волею.