Когда Реджина наконец-то выпустила из себя Эмму и смогла открыть глаза, то обнаружила, что на Свон всё ещё были спортивный лифчик и трусы.
- Должна признать, это было впечатляюще, - проговорила она, притягивая к себе за плечи девушку. Её голос утратил колкость и лёд, неожиданно оказавшись глубоким и мягким.
Поцеловав подбородок Эммы, Реджина ухватилась за резинку бюстгальтера, чтобы снять его через голову Свон. Неожиданно она почувствовала лёгкое прикосновение к своим губам ещё влажных кончиков пальцев и, посмотрев в потемневшие зелёные глаза, заметила в них беспокойство.
- Вот только не говори, что у тебя целибат! Я в жизни не поверю в это после того, что было на этой кровати пять минут назад!
Эмма смущённо покраснела и, робко улыбнувшись, ответила:
- У англиканских священников нет обязательного целибата. Но я должна тебя кое о чём предупредить…
Рука Реджины, невесомо пробежав пальцами между лопаток Эммы, нерешительно замерла в воздухе.
- Я - девственница, - покраснев ещё гуще и едва вытолкнув эти слова из внезапно пересохшего горла, выдохнула Эмма.
Реджине очень хотелось прыснуть от смеха, но, посмотрев в серьёзные глаза своей партнёрши, она поняла, что всё это не шутка. Брюнетка даже приподнялась на одном локте и с интересом вгляделась в лицо девушки.
- Ты, кажется, говорила, что у тебя были отношения с матерью твоего сына.
- Были. Но со Старлой всё было сложно. Не скажу, что она не ласкала меня, но как видишь, до главного мы так и не дошли. А кроме неё, у меня никого не было. В колонии, правда, одна девушка оказывала мне специфические знаки внимания, но охранницы уберегли меня от насилия.
Последнее Свон проговорила едва слышно и не смотря в глаза Реджине.
- Ты сидела в тюрьме? - удивилась Миллс. Она вспомнила свои же гневные и необдуманные слова о том, что эта святоша может знать о боли, и поняла, что, видимо, ошиблась на счёт так раздражающего её священника, оказавшейся просто шикарной любовницей. Следом пришла мысль, что невозможно было и представить такую счастливую случайность. Просто бинго! Она не только сделает Эмму равной себе, она лишит её девственности. И что это, если не самая лучшая месть за всё то, что ей пришлось пережить? Но молниеносный поток мыслей был прерван ответом Свон:
- Да, я была в колонии для несовершеннолетних. Отбывала срок за воровство. Относительно недолго, но для меня это было хорошим уроком.
Неожиданно Реджина поймала себя на мысли, что хочет уже сменить эту доверительную обстановку на торжество похоти и сбрасывание идолов с их пьедесталов. Повторно ухватившись за резинку плотного спортивного лифчика, она низким бархатным голосом прошептала прямо на ухо своей жертве:
- Пора распрощаться с детством, мисс Свон…
***
Какая удача… Было просто невозможно вообразить такое удивительное стечение обстоятельств. Что ж, теперь можно будет просто не вылезать из постели! Наивная свещеннослужка оказалась одной из лучших любовниц, что были в её жизни! Хотя нет же, это ложь. После Дэниела череда однодневок сменяла друг друга как времена года за окном. И она не помнила не то, что их лиц или имён, она даже не помнила, что чувствовала с ними. Реджина обычно уходила, не дожидаясь утра, и не только потому, что бессонница была следствием её кокаиновой зависимости. А здесь и сейчас, в полумраке комнаты, это, кажущееся молочно-белым, распростёртое перед ней тело, находилось полностью в её воле… Кто бы мог подумать, что Свон окажется так восприимчива к ласке? Нежная кожа реагировала на любое прикосновение, а тело дрожало от каждого поцелуя.
Эмма боялась открыть глаза, ей казалось, что стоит только это сделать, как падший ангел, преисполненный боли и сожалений, исчезнет в следующую же секунду… Было невозможно поверить, что эти одновременно глумящиеся и страдающие глаза теперь смотрят на её полностью обнажённую душу, которую тело скрыть было больше не в состоянии. Примет ли свирепый демон скорби и печали эту принесённую ему жертву? Отпустит ли он женщину, если та растворит в Эмме свою боль, если Реджина получит власть над ней, будет ли эта жертва засчитана?
Горячие ладони в нетерпении сжимали маленькую грудь, зубы больно кусали за соски. Из горла Эммы вырывались стоны от удовольствия, она морщилась от боли и… терпела, терпела, терпела. Когти, казавшиеся звериными, впивающиеся в её упругий живот… и тут же горячий язык, прижигающий эти раны, вырывающий из горла очередной возглас. Невыносимая жажда, но ещё невыносимее были губы, терзавшие её покорный рот, подбородок, скулы… Кто бы мог подумать, что лицо может так пылать, и не от стыда, а от добровольного бесстыдства. В воспалённом сознании пульсировал лишь один страх, что всё прекратится, что она устоит от соблазна и не сможет спуститься в преисподнюю, туда, где на самом дне металась в поисках выхода неприкаянная душа, которой там не место. Заточённая насильно.
Поцелуи, покрывавшие внутреннюю сторону бёдер, руки властно разводящие их в сторону… Влага обильно сочилась на подушку, подложенную под ягодицы. Эмма не знала, что Реджина не поступала так ни с одной своей любовницей, и, поэтому решила, что это тоже необходимая часть платы за спуск в ад. И когда огненное лезвие языка, слизывая её сок, внезапно погрузилось во влагалище, Свон приглушённо вскрикнула, но не от боли, а от ощущения невозможности происходящего, от того, что, как ей показалось, она сходит с ума. Внезапно лезвие так же резко вернулось обратно. Но потом несколько раз проделало этот же трюк, словно желая теперь уже проткнуть насквозь. А затем, скользнув к клитору, начало медленно обводить его кругами, дразня и изматывая, вызывая судорожные толчки сдерживаемых руками бёдер навстречу. Пальцы ног сжались, а колени попытались приникнуть друг к другу, но Реджина не позволила им сомкнуться, закинув ноги партнёрши себе на плечи. Эмма почувствовала, как в неё вошли пальцем. Глаза зажмурились в ожидании боли, но её не последовало. Она чувствовала, как внутри неё туго и как это затрудняет движения. Но потом причиняющий неудобство палец выскользнул наружу, и уже в следующую секунду их стало несколько, потому что тело пронзила боль. Но она длилась недолго, оставив после себя раздражающее, тянущее ощущение и желание поскорее освободиться от всего этого и сжаться в комок. Эмма вспомнила, как один из стражников на Голгофе милосердно проткнул Сына Человеческого копьём, прекращая тем самым его мучения на кресте. Кровь от этой раны попала на череп прародителя, смывая его первородный грех, вот только её мучения явно не собирались заканчиваться. И она знала, что кровь сейчас, скорее всего, на подушке или руках немилосердного стражника. Язык, до этого замерший на её клиторе, вновь пришёл в движение, помогая отвлечься от тянущего дискомфорта из-за находящихся внутри пальцев. Теперь она сама насаживалась на них, толкаясь навстречу пламени, стимулирующему комок нервов, в котором сконцентрировались все существующие в этот миг во Вселенной чувства и ощущения. Оргазм был резким и болезненным, не принёсшим наслаждения, но стенки влагалища, сдавливающие пальцы внутри себя, наконец-то, избавились от дискомфорта и подарили долгожданное облегчение.
Новый день застал двух женщин укрытых одним одеялом. И если Свон, уткнувшись носом в плечо Реджины, спала, то Миллс ни на секунду не сомкнула глаз. Она неотрывно наблюдала в окне скупой зимний рассвет…