Я послушно встала, хоть это далось не так легко, как казалось, хотя бы из-за больной ноги, и позволила Киллиану стянуть с меня грязное тяжелое платье, мертвым грузом лежавшее на моих плечах. Оно и так было нелёгким, но вода придала ему весу, и казалось, сейчас на мне была металическая броня, а не бархатное платье. Стоило ему соскользнуть вниз, как я снова почувствовала лёгкость, больше оно не давило на меня и не делало каждый вздох еще сложнее. Облегчение затмило даже стыд от того, что я осталась перед своим спасителем в одной сорочке. Что толку в стеснении, если он и так всё видел? Важно ли было в таком случае то, что я не помнила этого?
- Мне нравится, когда ты такая послушная, - хмыкнул парень, и в его руках вдруг странным образом оказался кусок влажной ткани, которой он постепенно начал смывать грязь с меня, которой я была покрыта с пят и до макушки. Даже лицо было испачкано, в основном оттого, что при последнем падении я не решилась подняться. Сначала лицо, затем шея, потом руки, и так постепенно мягкими движениями Киллиан стал обращать меня обратно в человека из непримечательной замухрышки. Не хотелось даже думать, в каком виде он меня нашел. - Если бы ты хоть половину времени была такой покладистой, цены бы тебе не было.
- Если бы ты перестал меня постоянно задевать, мы могли бы спокойно общаться, - в тон ему ответила я, не испытывая никакого желания пререкаться с ним, но слова словно по привычке вырвались наружу. Иногда я уставала пререкаться даже с ним. Разве такой я была? Разве Аннелин Лленард умела только встревать в споры и даже не пытаться поладить с человеком напротив? Я ведь всегда считала себя дипломатом, что же случилось сейчас?
Заставив себя остановиться в том месте, где еще днем я бы начала спор, я, как завороженная, стала наблюдала за действиями Киллиана. Они, как всегда, были неспешными и взвешенными, неестественно размеренными, будто он без усилий контролировал каждое своё действие, каждый шаг, малейшее прикосновение. Хотелось мне быть такой же, но почему-то я так легко срывалась по пустякам. Я посмотрела на его растрепанную макушку, расслабленное лицо и задумалась: Киллиан вообще делал что-то лишнее, заранее не продумывая каждый шаг? Или он просто был помешан на личном контроле? Было ли что-то, что могло вывести его из такого сосредоточенного состояния?
Мне стало стыдно от того, что без видимой причины я снова начала накручивать себя против него, а ведь именно Киллиан помогал мне сейчас, жертвуя собственным временем и комфортом. То же он сделал и вчера, и стоило ему взять свою плату со сложившейся ситуации, как наутро получил кинжал у горла. Да, наша близость была сильным промахом с моей стороны, но стал бы он что-то делать, будь я против? Была ли во всем произошедшем и моя вина? Для этого молодого мужчины я была женой, и его просто не устраивало положение фиктивного супруга, остальное я уже сама домыслила. Нужно было перестать постоянно искать причины относиться к нему плохо.
Не сразу, но всё же заметила, что с правой стороны на лавке располагалась миска с водой, которую очевидно так долго и искал Киллиан, а затем обратила внимание и на его длинные пальцы. Если бы он жил в Домане, мог бы стать музыкантом, но мы были в Мармандисе, и жившие здесь имели весьма скупое представление об искусстве.
Сейчас он стирал грязь с моих ладоней. Я боялась пошевелиться и нарушить тот хрупкий мир, который возник между нами, да и молчаливость его заботы мешала быть настолько неблагодарной, чтобы будучи обессиленной, забрать у него ткань и сделать всё самой.
- Что случилось с тобой, Астория? – вдруг спросил он, проведя тканью по запястью и ловким движением убирая тёмное пятно грязи, единственное, которое осталось еще на руке. Я смотрела на свои руки в его, и мне перехотелось что-то с этим делать. Не было ведь ничего плохого в том, что он просто побудет вот так близко? Ведь Киллиан всего лишь помогал мне вернуть нормальный вид, в этом не могло быть ничего плохого. - Неужели тебе настолько противно находиться со мной, что ты решила, что лучше будет утопить себя в болоте и замерзнуть в лесу во время бури? Ты так меня боишься? Тебе становится так противно при мысли о нашей близости?
Он выглядел спокойным, и его голос был размеренным, но в словах проскальзывала обида.