Светлана
Поезд всё не подавали, и Света безучастно рассматривала на рельсах многочисленные окурки, огрызки, обёртки, жвачки, разбитые бутылки, использованные презервативы и прочие следы цивилизации.
Вокзальная жизнь била ключом. Неугомонные пассажиры куда-то спешили, волоча засаленные мешки, прокопчённые рюкзаки, изношенные чемоданы и недавно заполонившие мир огромные китайские сумки в клетку.
Им не было никакого дела до одиноко стоящей на перроне девушки, вырванной из общего потока, неприкаянной и лишней.
Света не любила вокзал. Его рвотное зловоние заставляло втягивать шею в плечи и как можно дольше задерживать дыхание.
В свои неполные двадцать лет она редко ездила на поездах. В основном на летние каникулы к бабушке, куда родители её отправляли как посылку, совершенно не заботясь, хочет она или нет. Свету обычно помещали на боковую нижнюю полку в плацкарте и просили проводника присмотреть за ней. Но он, как правило, забывал, и когда к полуночи после бурного застолья вагон, наконец, утихомиривался и засыпал, пованивая водкой, чесноком и охотничьей колбасой, Света бесшумно сворачивала постель и шла на выход. Даже без часов она всегда точно знала, когда приближалась её станция.
Бабушка по обыкновению ждала внучку на пустынной платформе, суетилась и нервничала, боясь, что поезд не остановится. Но он останавливался, и бабушка энергично взгромождала Светин чемодан на предусмотренный для перевоза багажа велосипед. Потом они долго шагали по утонувшему в ночи посёлку, а бабушка всё говорила и говорила, умолкая только перед самым домом. В полумраке гостиной Света жадно проглатывала громадный, как лапоть, пирожок с вишнями, запивала кефиром и под бабушкино причитание «яке ж воно худюще» запрыгивала на пышную, как взбитые сливки, перину. Мгновенье спустя она засыпала ангельским сном, представляя себя принцессой на горошине.
В раннем детстве Свете нравилось у бабушки. Всё ей тогда казалось сказочным: и необъятный огород, и малинник, и хата-мазанка, и сарай с коровой и свиньёй, и душистые стога сена в саду, и ночное небо, сверкающее огромными звёздами, такими близкими, что, казалось, вот-вот упадут в ладони. Но со временем впечатления стали тускнеть. Огород и сад как-то сжались; корова и свинья вызывали сострадание, а бабушка, такая радушная, и приветливая, потихоньку превратилась в тюремщика и эксплуататора, который не выпускал со двора, всё больше загружая работой по хозяйству. «А що ледащим сидіти, коли стільки справ стоїть? То у вашему місті ви баклуши б’єте, а в баби завжди є що робити”.[1]
Бабушка умерла год назад, и хату с хозяйством продали.
Свете почему-то вспомнился последний визит к ней, в конце позапрошлого лета, по-осеннему прохладного и сырого.
Тогда бабушку только выписали из больницы, где из-за скоротечной гангрены ампутировали обе ноги под пах. Переезжать к ним в Киев она наотрез отказалась. От инвалидной коляски тоже. Её обиталище было к ней совсем не приспособлено.
Бабушка так и осталась на роликовой доске с двумя деревянными подпорками. Она быстро смирилась со своим положением и ловко лавировала по двору, продолжая вести хозяйство с привычным исступлённым рвением: “Що я у вашій столиці не бачила. Хочу на своєму городі померти”[2].
Она отдавала всё своё время и силы скудному, никому ненужному урожаю. Деспотично принуждала Свету закручивать банки овощных консервов в сомнительном мутном маринаде, которые пару дней спустя взрывались с канонадным крохотом – к великому бабушкиному негодованию.
Но она не отчаивалась, задавала очередную взбучку Свете, и та, ради сохранения мира, вновь принималась за консервацию.
Наверное, в глубине души внучка завидовала бабушкиному отношению к жизни. В отличие от Светы, вопросы экзистенциального толка вызывали у бабушки недоумение и страх. Абстрактные понятия не вписывались в её маленький прагматичный мирок, окружённый забором и фруктовыми садами. Бабушка навсегда привязала себя к этому лоскуту земли, который стал её смыслом и счастьем.
А Света всю свою недолгую жизнь постоянно боролась с ощущением ненужности, пустоты и какого-то отчаянного сиротства. Её приводили в ужас установки о том, как важно найти своё место в жизни и что прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Но самым страшным казался ленинский постулат : «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя», мозоливший глаза с восьмого по десятый класс в кабинете обществоведения
Но что делать, если в обществе для неё не найдётся места? И как его искать? И где?
Наверное, поэтому родители и отправили Свету на поиски в Инженерно-строительный институт, где у них оказался блат.