Света опять покраснела. Поезд тронулся.
Все трое посмотрели в окно, за которым, плавно набирая скорость, уплывала платформа.
– Всё, поехали наконэц, – Гиви взглянул на часы. – Шурик, надо бы что-то сообразить. Время уже.
И он торжественно поставил на стол бутылку коньяка.
Шурик замялся и неловко забормотал:
– Может, не сейчас? У меня с закусью не того…
– А что закусь? Ничего, у меня и закусь есть.
В долю секунды на столе оказалась сетка с персиками.
– Садись, дарагой. Расскажешь, где служил, что видел.
Тут подоспел Степаныч с чаем.
Он суетливо улыбался, осторожно расставляя подстаканники с дымящейся тёмно- бурой жидкостью. Света пристально смотрела на него, почему-то ожидая поддержки в виде фразы «Девочку-то не обижайте, я за ней присматриваю».
Но Степаныч вёл себя так, словно раньше её никогда не видел, и Света вспомнила, что ей уже не восемь лет, что теперь она всё решает сама и ответственна за каждый свой поступок. От этой мысли стало страшно. Выходило слишком по-ленински. Видно, школьное воспитание таки записалось на подкорке. Да ну его к чёрту! Она набрала в лёгкие воздуха и медленно выдохнула, пытаясь абстрагироваться от окружающего, как советовали в самиздатовском самоучителе по йоге. Но абстрагироваться не получилось.
Как только Степаныч вышел из купе, Гиви тут же с силой рванул окно, открывая его на треть. Дальше оно не поддавалось, но этого было достаточно, чтобы выплеснуть чай на мелькающие рельсы.
В одно мгновение три ещё тёплых стакана наполнились коньяком.
Света знала, что отказываться в таких ситуациях глупо. А главное, бесполезно.
Она не любила коньяк, как и вообще крепкий алкоголь, но была наследственно устойчива к его воздействию и могла по надобности поддержать компанию.
– Давайте за знакомство, – Гиви поднял стакан. – Шурик, Свэта, пэрвый до дна.
Лейтенант слегка кашлянул и вдруг произнёс:
– Уважаемый, меня зовут Александр, и я прошу вас называть меня по имени.
От удивления Гиви открыл рот, и его рука со стаканом зависла в воздухе.
Видя произведённый эффект, лейтенант кашлянул для вида ещё раз и продолжил:
– Это во-первых. Во-вторых, в Афганистане я не служил, я только вот месяц, как закончил училище.
Гиви учащённо заморгал и стал похож на попугая Кешу из культового мультфильма. Его рука со стаканом дрогнула, едва не расплескав пятизвёздочную амброзию. А перед Светой вдруг предстал покачивающийся мультяшный попугай с эпохальной репликой: «В греческом зале, в греческом зале… ты, мышь бэлая…» – и она прыснула со смеху.
На удивление, это разрядило обстановку.
А через четверть часа коньяк уже начал своё магическое действие, и в купе завязалась оживлённая беседа.
Гиви описывал в ярких красках ужасы Афгана, в которые новоиспечённый лейтенант напрочь отказывался верить. Возможно, Гиви тоже кое-что привирал, но у Светы не было на этот счёт определённого мнения.
Ей приходилось встречаться с «афганцами». Ни один из них не вернулся с войны здоровым и уравновешенным. Все они оставили там какую-то часть себя: кто-то большую, кто-то меньшую, но навсегда и безвозвратно.
Гиви же совершенно не вписывался в «афганский» типаж. Он был больше похож на городского денди в стиле Остапа Бендера, и очень трудно было представить этого щеголеватого говоруна с автоматом в руках.
В своих рассказах Гиви часто упоминал генерала Варенникова, объяснив своим попутчикам, что служил при нём личным адъютантом. Видимо, генерал Варенников оставил неизгладимый след в жизни кавказца, который вкладывал в это имя все оттенки восхищения, зависти, страха, уважения и ненависти.
Слушая истории Гиви о цинковых гробах, заполненных по дороге на родину героином и анашой, о коррупции в верхних эшелонах власти, о личном обогащении военного командования, молодой лейтенант всё больше сутулился и всё сокрушённее мотал головой. Лицо его разгорелось, нос раздулся, прыщи побагровели. Он стал похож на Петруху из «Белого солнца пустыни», и Света опять рассмеялась. Её стакан опустел, щёки запылали, глаза заблестели.
– Ну что? Ну что ты смеёшься? – набросился на неё лейтенант..- Тебе смешно, да? Тебе смешно слушать это враньё?
– Пачему враньё, дарагой? – встрепенулся Гиви. – Эта ты жизни не знаешь. Маладой ещё и зелёный.
– А я всё равно тебе не верю, – в отчаянии пролепетал лейтенант.
Гиви протянул перед ним свои ладони с длинными красивыми пальцами.
– Послушай, я вот этими руками двух моджахедов задушил, панимаишь. Ты когда-нибудь видел, как человек по-настоящему умирает?