Было невыносимо душно, и она задыхалась, охваченная необъяснимой паникой. Мысли цеплялись вьюном одна за другой, выплетая смутные образы…
Странная птица кралась по земле, обращаясь в человеческий обрубок без ног – бабушкин силуэт, который печально растворялся в белом дыму от горящих на огороде сухих веток. Откуда ни возьмись – Любчо: хмуро улыбается, протягивает букет цветов. «Значит, жив?» – обрадовалась Света. Любчо кивает. «Значит, мы скоро увидимся? Ты извини, у меня раскалывается голова. И вообще… прости меня».
Македонец ласково гладит её по голове.
Как хорошо! Как давно никто не гладил её по голове. Наверное, с детства. Как приятно. Почему, почему больше никто этого не делает? Любчо, ты здесь? Я больше тебя не вижу!
«Я здесь, ты не волнуйся, – отдаются в висках его слова. – Всё будет хорошо. Мы тут с бабушкой ждём тебя».
«Как с бабушкой? Но ведь она…»
Света хотела приподняться, но голова снова закрутилась юлой, подгоняя к горлу нестерпимую тошноту.
Света не помнила, как оказалась на уже застеленной верхней полке и как поезд застыл посреди молчаливой степи. Скованная внезапным страхом, она попыталась открыть глаза, но налитые чугуном веки не поддавались.
– Любчо… забери меня, – в изнеможении прошептала она.
Кто-то осторожно встряхнул её за плечи, и Света неимоверным усилием, наконец, открыла глаза.
В дымчатой пелене перед ней предстало унылое лицо лейтенанта.
– Зачем, зачем ты это делаешь? – проговорил он почти навзрыд.
– Что я делаю? – тихо пролепетала она.
– Зачем ты спишь с этим… с этим говном?
Значит, ей не показалось. Тело, пронзающее её, и этот запах смеси одеколона с потом не приснились ей. Но как они поместились вдвоём на верхней полке? Ей стало смешно. Она представила себе целомудренного Шурика в полуметре от греховных совокуплений.
– Ты же на вид нормальная девушка, – сокрушался лейтенант, – зачем ты даёшь этому… животному?
– А мы где?
– Нигде. В открытой степи. Уже часа четыре стоим. Западенские диспетчеры и обходчики бастуют.
Света приблизилась к окну. Было утро. Степь лениво расплывалась до горизонта. Вокруг ни души, только птицы щебечут. На память пришло гоголевское: «Чёрт вас возьми, степи, как вы хороши!»
Поезд, словно детская игрушка, был брошен на произвол судьбы. С высоты он, наверное, выглядел этаким импозантным железным хвостом, затерявшимся на неизмеримых просторах, в ожидании своего печального владельца – ослика Иа.
– Неизвестно, сколько простоим, – вдохнул лейтенант.
Света усмехнулась, приподняла тяжёлую голову и, заметив три пустые бутылки коньяка под столом и несколько таких же пустых бутылок от пива, с удивлением протёрла глаза.
– Это всё мы выпили?
– А кто же ещё. От этого хм… генацвале разве отвяжешься. Ты на второй бутылке ещё молодцом держалась, а потом пошло-поехало. Шуры-муры и хм..., – Александр кашлянул.
Света про шуры-муры ничего не помнила, но спрашивать о деталях не решилась.
– И что девушки в таких находят? Просто аморальный тип. Обманщик и развратник. Зачем по пустякам размениваться? Ты лучшего стоишь.
Света прищурилась.
– Лучшее – это значит ты?
– Я? Причём здесь я? Я не о себе говорю.
– А я думаю, ты бы многое отдал, чтобы оказаться сегодня ночью на его месте.
– Глупости какие! Вот я на тебя смотрю и про сестру свою думаю. Сестра у меня твоего возраста…
Света нащупала под простынёй свои трусы, быстро натянула их. Нашла измятую юбку, прибитую дырявой сеткой к обшивке вагона, и стряхнула её, пуская вагонную пыль в лицо лейтенанту. Спрыгнула с полки, обнажая стройные ноги. Лейтенант в сотый раз покраснел, а у Светы опять закружилась голова. Она присела на нижнюю полку. Сердце бешено стучало. Её снова затошнило.
– У тебя анальгин есть?
– Нету.
– Тогда выйду. Хоть воздухом подышу.
– А выходить не дают.
– Как не дают? Что, так и киснуть в этом вагоне неизвестно сколько?
Лейтенант пожал плечами, растягивая губы в смущённой улыбке.
Света порылась в сумке. У неё где-то должны были быть зубная щётка и паста.
В коридоре шумела очередь в туалет. Степаныч с кислой физиономией протискивался сквозь толпу, отбиваясь от пассажиров:
– Не знаю, ничего не знаю. Ждём, ждём, как все. Как только, так и сразу… Ну бардак, да. У нас всю жизнь бардак. Вас предупреждали, когда вы в поезд садились, так что нечего теперь панику разводить. Почему выходить нельзя? А вдруг тронемся, как вас потом по степи собирать? Чаю нет, кончился. Может, в вагоне-ресторане что осталось. Граждане, дорогие, с собой надо в дорогу еду брать. Ничего, голодать, говорят, полезно.