«13 февраля 1946 г.
Несколько дней назад встретился с новым начальником политотдела. Оказался чрезвычайно симпатичным человеком! Ко мне отнесся необычайно внимательно. Пообещал, как вернется в Таллин, через день телеграммой сообщить, в каком положении находится мое дело. Телеграмму прислал аккуратно. Оказывается, и в Таллине, и в Ленинграде поддержано мое ходатайство об увольнении и еще в начале января все дело направлено для окончательного решения в Москву. В ближайшие дни вопрос должен быть решен. Начальник заверил меня, что если выйдет какая заминка, то он вновь всячески поддержит мой рапорт и будет хлопотать за меня. Если же быстро не разрешится этот вопрос (в течение февраля), то он приказал нашему начальнику предоставить мне творческий отпуск для окончания романа. Видишь, каков начальник!..»
«1 марта 1946 г.
Через час ухожу в госпиталь. Здоровье мое, брат, совсем расшаталось. Что со мной — известно станет после исследований, но врачи пока говорят, что неважно не только с сердцем и нервной системой (у меня страшные головные боли), но и с легкими. Если окажется, что у меня, ко всему прочему, еще и туберкулез, — положение мое плохое.
Я рад, что меня кладут в госпиталь, и ухожу туда с хорошим настроением. Возможно, у меня и нет еще туберкулеза, а все остальное — ерунда…»
У меня все время держалась температура. Но в госпитале не оказалось даже рентгена, и врачи не давали определенного заключения о моей болезни. Впрочем, они поддержали мое ходатайство о скорейшей демобилизации из армии.
Во второй половине марта 1946 года я наконец-то распрощался с армейской службой. В отделе кадров политотдела мне вручили бумагу, в которой выражалась благодарность, за честное выполнение священного долга перед Родиной, и разрешили отправляться на все четыре стороны. Но куда было держать путь? У меня не было, как говорится, ни кола ни двора; все мое имущество умещалось на донышке истрепанного вещевого мешка, все мое богатство заключалось в рукописи «Белой березы».
По существовавшим законам я мог потребовать возврата той жилплощади, какая принадлежала мне до войны в Казани. Но ее занимала многодетная семья. Я не мог потревожить ее покой. Забрав сына, который жил у бабушки близ Набережных Челнов, я увез его в Ригу, за которую воевал и где надеялся найти какое-нибудь временное жилье.
Жилось моей семье в Риге трудно, впроголодь. Все время мучило безденежье. Получил небольшое вознаграждение за свои скромные военные награды. Выпросил ссуду в Литфонде. Иногда приходилось делать кое-что для рижских газет. Но терпел и терпел — категорически отказывался вновь надеть хомут газетчика, хотя, постоянно работая в газете, мог жить безбедно. А жена Валентина Ивановна (бывшая радистка нашей армейской газеты, ставшая моей женой летом 1945 года) получала по моей писательской карточке в закрытом магазине дорогие папиросы и несла их на рынок, оттуда возвращалась с папиросами из какой-то вонючей травки.
Болезнь все более подтачивала мои силы. И все же я с необычайной настойчивостью, какой теперь, к сожалению, уже не обладаю, продолжал работать над «Белой березой». Где-то мне удалось позаимствовать старенькую пишущую машинку, и я решил всю рукопись романа (в который уж раз!) переписать заново, одновременно внося поправки. Работа шла медленно, крайне медленно, но я не снижал самых высоких требований, какие мог предъявить себе по тем далеким временам. Каждая удачная фраза, каждое нужное слово давались с боем.
Работа над рукописью была закончена только к осени. Как раз в те дни я получил письмо от поэта Г. А. Санникова, с которым вместе работали в газете «Боевое знамя» и были связаны хорошей фронтовой дружбой. Оказывается, Григорий Александрович стал заместителем редактора журнала «Октябрь». Зная многие страницы моего романа, он предложил мне передать свою рукопись журналу, и я охотно принял его предложение.
Всю зиму с нетерпением, хорошо известным всем молодым писателям, ждал, когда «Белая береза» появится в журнале. Трудно было ждать. Ранней весной процесс в легких обострился, и я оказался в больнице под Ригой. Меня пугала коварная болезнь, против которой тогда еще не было эффективных средств, и мучило ожидание вестей из редакции.