С той весны для всех трактористов-колхозников, работавших в машинно-тракторных станциях, была установлена твердая, гарантированная денежная оплата труда. Было опубликовано и постановление правительства об увеличении цен на зерно, что позволяло хорошо оплатить труд колхозников по осени. Словом, уже принималось немало конкретных, действенных мер по подъему и укреплению колхозного производства. И все же пока что целинники оказывались как бы в более привилегированном положении, чем старожилы, ветераны колхозной жизни.
Однако следует особо отметить, что не одни новоселы участвовали в освоении целины. Несмотря на свои справедливые опасения, тревоги и обиды, им оказали огромную помощь старожилы, хозяева степей. Зачастую они, сибиряки, и возглавляли великое дело, о чем нельзя забывать, чествуя героев целины.
Не умолчим и о бытовой неустроенности целинников первой весной. Зачастую она происходила оттого лишь, что едва новосельские бригады вышли в степь — надо было работать, — на оборудование полевых станов недоставало времени. Впрочем, только очень немногих, пожалуй, не устраивала жизнь в палатках, землянках, вагончиках, да еще при ветреной, холодной погоде, завершившейся однажды буйной майской метелью. Со всем этим молодые целинники мирились довольно мужественно, иногда с некоторой наигранной лихостью и даже бравадой.
Но нельзя сейчас и преуменьшать, сглаживать трудности первой целинной весны. Конечно, они постепенно забываются, как все плохое в жизни, но их все же хватало через край. Поэтому у меня, фронтовика, при наблюдении за работой целинников часто возникали сравнения военного характера, что и нашло отражение в «Орлиной степи». Да, на целине шла битва, не простая работа, а именно битва за хлеб!
В борьбе с трудностями как нельзя лучше проявлялись характеры молодых людей, новоселов алтайской степи. В самых различных конфликтах, какие начали возникать с первых же дней их степного новоселья, одни из них показали все свои прекрасные качества, другие — не совсем прекрасные. Было чрезвычайно интересно наблюдать за сшибкой разных по духу натур, борением страстей, развитием сложных трудовых и житейских ситуаций. Все это давало большую пищу для творческих раздумий.
Сам собой определился метод моих наблюдений. Я не метался по степи, да меня и не всегда обеспечивали для поездок машиной. Знал, что если придется писать об освоении целины, то я, следуя своей манере, не буду, конечно, создавать произведение широкого масштаба, а ограничусь произведением на локальном материале. И поэтому я взял под свое постоянное наблюдение три бригады, где заприметил наиболее интересных, чем-либо понравившихся мне людей. А виделась-то мне, составленная из таких людей, всего одна бригада, мне казалось, что все, связанное с началом целинной эпопеи, должно отразиться в жизни одной бригады, как в капле — море.
Хотя я поехал на Алтай с одной лишь целью — быть свидетелем событий, которые — не сомневался — войдут в нашу историю, поехал, не имея никаких, даже смутных, литературных замыслов, а лишь испытывая некоторое творческое волнение, — мне очень скоро захотелось написать что-нибудь об освоении целины. И совсем не потому, что хотелось порадовать нашу критику «скороспелкой», — до них она весьма охоча. И не для того, чтобы нажить литературный капитал на новой, горячей теме, — думаю, что я не заслужил таких подозрений. Желание писать родилось прежде всего потому, что той весной я был переполнен большой радостью: уже летом в моем родном краю должны плескаться под ветром золотистые волны пшеницы, а не торчать бесконечные волчьи бурьяны; что скоро здесь всюду загорятся огни новой жизни. И еще потому, что с первых дней освоения целины в моей душе невольно пробуждались воспоминания о битвах на полях войны, а о битвах, как о проявлении высокого патриотического взлета народного духа, я писал до последних дней, считая за счастье, что могу запечатлеть хотя бы очень немногие из картин нашей героической истории. Наконец, потому, что в начавшейся степной битве главным героем был молодой советский человек — самый любимый мой герой, в характере которого наиболее ярко отражалось как настоящее, так и будущее.
Да, я всегда любил писать о молодых людях, причем людях цельного, героического склада, живущих не «приземленной», мышиной жизнью, а жизнью яркого, ослепительного накала, высоких чувств и мыслей. В центре всех моих произведений, написанных к тому времени, стояли молодые герои, такие как Мишка Мамай (повесть «Бессмертие»), Васька Ольхин (рассказ «Огонь в тайге») и Андрей Лопухов («Белая береза»). Конечно, я всегда понимал, что героем художественного произведения может быть человек любого возраста. Это бесспорно. Но ведь если присмотреться к нашему времени, сразу же заметишь, что решающая роль во всех исторических событиях принадлежала главным образом молодым людям — будь то революция и гражданская война, коллективизация и индустриализация страны, Великая Отечественная война, освоение целины. Да и вообще приятно писать о становлении человеческой личности, о том, как молодой человек осваивается в сложном и вечно изменяющемся мире, как познает себя и людей, наконец, как к нему приходит любовь — это чудо из чудес молодости. Я всегда считал и считаю, что описание того, как складываются, иногда в сложнейших условиях, в тяжелом борении не только с разными обстоятельствами, но подчас и со своей натурой, характеры таких молодых героев, лучше всего служит наивысшим целям советской литературы — воспитанию людей нашего общества. Нет, я никогда не собирался создавать идеальных героев, хотя считаю, что в этом нет ничего предосудительного: они ведь бывают в жизни, и не так уж редко, если вспомнить многие замечательные имена, принадлежащие не только истории.