…Повесть «Гремящий год», хотя и была написана без достаточного опыта и широкого взгляда на жизнь, все же сделала свое дело, окончательно утвердив меня, в дерзкой мысли посвятить себя литературному труду, и тем она мне дорога. И еще дорога тем, что в годы молодости свела меня с прекрасным писателем и человеком — Алексеем Силычем Новиковым-Прибоем. Его отеческие, задушевные, беседы со мною были для меня тем откровением, какое помогает разглядеть многое, что ожидает тебя впереди, и той большой мудростью, без какой, может быть, и не состоялась бы моя литературная судьба. И здесь хочется сказать, что моя сердечная признательность Алексею Силычу за все доброе, что он сделал для меня, не только выдержала испытания временем, но с годами стала еще глубже и проникновеннее — под старость с особой чувствительностью познаешь добро.
За полтора года, пока издавалась моя первая книга в Москве, воды утекло много. Развитие моих литературных взглядов и вкусов шло своим чередом и, вероятно, довольно быстро, как это обычно бывает в молодости. С целью контроля за своей памятью я перечитал десятки своих писем брату Фаддею; он передал их мне в копиях, по какому-то своему наитию, вскоре после войны. С братом я переписывался всегда предельно искренне, и поэтому мои письма являются своеобразными чистосердечными отчетами перед ним или даже страницами моего дневника того времени. Я не считаю большим грехом, рассказывая о далеких годах, ради установления истины приводить иногда выдержки из своих писем. Ведь это лучшее доказательство того, что я не сочиняю сейчас свою литературную биографию, а стараюсь описать ее такой, какой она сложилась сама собой.
Прежде всего, что такое первая книга в жизни молодого человека, который стремится стать писателем? В личном плане она имеет иногда большое значение, заставляя автора пережить незабываемые минуты радости, которые, быть может, явятся внутренним толчком для дальнейшего творческого роста. В общественном же плане она чаще всего еще ничего не значит. Читая ее, никогда не осмелишься сказать, что на свет появился новый писатель, со своей особой судьбой в литературе. Писателем чаще всего становятся лишь после второй, а то и третьей книги. Автор одной книги — всего лишь одаренный человек, как говорится, подающий надежды.
Мне еще в молодости была известна эта суровая и непреложная истина. В мае 1931 года, через полтора месяца после того, как рукопись первой повести была отослана в издательство, я писал брату: «Сейчас мне хорошую книгу не написать. Чувствую, что есть способность кое-что выхватить из жизни, но только кое-что…» А в январе 1932 года, до поездки в Москву, где готовилось издание повести, писал ему же: «Знаю, что моя книга затеряется в большой книжной макулатуре. Плоха она». А вот что в письме из Москвы: «Я ни одного плохого отзыва о книге не слышал, а наоборот, все прямо восторженные. Я только удивляюсь, тем более что сам считаю ее слабой». Наконец, получив и прочитав свою первую книгу, я вскоре взялся было готовить новую редакцию повести, с внезапно появившейся тайной мыслью о ее переиздании в улучшенном виде, но вскоре почувствовал, что мне хочется не только внести поправки, переделать некоторые сцены или вписать новые, но вообще всю ее переписать заново. Тогда я еще не знал, что этому надо было только радоваться, и в большом смущении навсегда покончил со своей неразумной затеей.
Совершенно очевидно, что к тому времени, когда вышла моя первая книга, мной владели уже новые, более высокие требования к своей работе. И время, и обстоятельства, в каких я оказался весной 1932 года, работали на меня, а я пусть отчасти и безотчетно, но воспользовался этим с немалой для себя пользой. Одни встречи с А. С. Новиковым-Прибоем не только поддержали меня в моих литературных начинаниях, но и помогли понять многое, без чего нельзя продолжать их успешно. Не прошло даром и общение со многими другими писателями, с которыми я ежедневно встречался в «Доме Герцена» на Тверском бульваре. Но, пожалуй, самое главное: тогда только что было опубликовано прогремевшее, как гром в горах, Постановление ЦК ВКП(б) о перестройке литературных организаций, положившее начало новому этапу в развитии советской литературы. «Знал бы ты, как его встретили писатели!» — с восторгом сообщал я брату. Знаменательное, воистину историческое постановление вызвало огромное оживление в литературных кругах, горячие разговоры о будущем литературы, переоценку всего, что было сделано в ней до той поры. Все это и для меня не прошло бесследно. Я тоже с радостью воспринял новые веяния в литературе и с решительностью, свойственной молодости, начал уточнять свои взгляды. «Давай, брат, подальше от штампа, — советовал я брату, который тоже пробовал свои силы в литературе. — Надо совсем отбросить формулу, как правило вводимую в произведение: бедняк — середняк — кулак. Безусловно, бедняк тверд, середняк — качается. Безусловно, кулак вредит. Все это старо. Ты знаешь, что в жизни это не так просто. Покажи их, но не кричи, не выпячивай, а дай человека».