Гаррис взглянул на тучного секретаря, и… – оба рассмеялись. Пропустив вперёд себя жену, посол чуть слышно произнёс:
– Прошу не забывать, господин секретарь, наши действия, направленные на подписание договора с Россией не снимают с нас обязанности всячески провоцировать русских к очередной войне с Турцией. Сильная Россия опасна, и не только для Великобритании…
***
«Шепталки» у Екатерины
Октябрь 1777 год. Санкт-Петербург.
Осень в Санкт-Петербурге, а уж октябрь тем, паче, это не только время года напоминающее жителям столицы о пролетевшем весьма скоротечном лете, это то время, которое по-честному предупреждает жителей о начале слякоти, заморозков, пронизывающих до костей холодных ветров и вообще пора, мол, господа, доставать из сундуков тёплые вещи, впереди зима!
По дорожкам дворцового парка с места на место ветер гоняет опавшие листья. Выглянувшее было с утра солнце тут же скрылось за нависшими над столицей тучами.
Привыкшая вставать рано императрица сегодня была особенно раздражена: за окном сыро, ветрено, страсть как не хочется выходить на прогулку, к тому же, наверное, холодно. Настроение по погоде хмурое! Но дело не в ней, давно привыкла, дело в другом: английский король слёзно просит её послать войска в Америку, а ввязываться в войну ой как не хочется, в Крыму опять бунт, в спальне переполох – пропала бриллиантовая брошь, непременный аксессуар на груди при выходе к подданным. Всё как-то сразу… Откуда тут взяться хорошему настроению?!..
Екатерина брезгливо разглядывала мечущихся по спальне служанок. Воровство – тяжкий грех, всегда считала она, а потому к подлым людям, ворам, относилась не только с осуждением, но и брезгливо, руки не подавала – боялась запачкаться. Однако сегодня раздражение Екатерины усугубилось, помимо прочего, еще одним обстоятельством: мерзким поведением её нового фаворита Вани Корсакова.
…Выходец из захудалого дворянского рода со Смоленщины, Корсаков год назад был представлен Екатерине опять же Потёмкиным. Неравнодушная к симпатичным молодым мужчинам, расставшись с Зоричем, императрица, конечно, увлеклась двадцатипятилетним красавцем. И для Ванечки пошло всё по заведённому ранее обычаю: флигель-адъютант, действительный камергер, генерал-адъютант, дом на Дворцовой площади (кстати, принадлежавший ранее Сашке Васильчикову)… Польский король успел даже орден Белого орла Корсакову всучить… «Живи себе и радуйся сытой и привольной жизни: ан нет, на блуд Ваню потянуло. Буквально вчера в объятьях графини Прасковьи Брюс застукала его. Прогнала… Провела ночь одна-одинёшенька…» – с жалостью к самой себе размышляла обманутая женщина.
А служанки продолжали испуганно метаться в поисках броши. Они всё перевернули, всё перетрясли и наконец, слава тебе Господи, нашли: за диванную подушку завалилась, подлая. Вздох облегчения вырвался у бедных женщин. Екатерина фыркнула.
– Давайте ужо прикалывайте, – недовольно произнесла она.
Мария Перекусихина напоследок ещё раз окинула придирчивым взглядом фигуру Екатерины, поправила складку её пышного платья и, всплеснув руками, произнесла: – Какая ты у меня красавица, Катенька! Не стареешь, матушка, ей-ей года назад откручиваешь.
Екатерина скептически посмотрела на себя в большое до пола зеркало. – Скажешь тоже, Мария! – поправляя рукой причёску, – произнесла она. – Годы своё берут и никуда от этого не денешься. Чай, не молодка ужо, полвека, вот-вот, стукнет, – и вздохнула, кокетливо надув губки. – Идти надо, ждут меня мои соколики.
Часы приготовились отбивать десять часов. – Пора, – произнесла императрица.
Перед тем как покинуть спальню, Екатерина всё же не удержалась, и ещё раз взглянула на себя в зеркало. Она подмигнула своему изображению и озорно погрозила пальчиком.
– Молодость проходит – не беда! Плохо, что старость подходит! Нельзя нам стареть, подружка, никак нельзя! – с грустинкой в голосе произнесла государыня и решительно направилась к выходу.
Мария вслед перекрестила её: – Храни тебя Господь, Катенька! – прошептала она.
Сквозь неплотно прикрытые шторы в большие окна императорского кабинета проникал серый, вызывающий уныние дневной свет.
Привычка императрицы совещаться с близкими помощниками («пошептаться», как однажды высказался Панин), перед своим выходом в общую приёмную залу, стала уже протокольной обязанностью. Как правило, Екатерина сама загодя определяла список вельмож с кем ей необходимо было посоветоваться. Именно на этих «шепталках» и решались основные вопросы внешней и внутренней политики государства, а уже потом они выносились на утверждение в госсовет и далее.