Друм, будучи старше Давины на четыре года, пытался установить свою власть над неразговорчивой дурочкой.
Однажды подросток, будучи в шаловливом настроении смеялся, называл ее приживалкой и выродком. Со стороны казалось, что она даже не слушает. Молчала и уходила. Но Друм не отставал, преследовал Давину.
Все более уверяясь в своем превосходстве, проказник схватил семилетнюю девочку за волосы, желая поставить ее на колени перед ним, но маленький беззвучный зверек ловко вырвался, оставив в руке Друма порядочный клок своих волос.
Потом случилось нечто невообразимо странное: на расстоянии двух вытянутых рук Давина резко дернула головой в сторону подростка, а тот мгновенно рухнул на пол.
Худосочная девочка так же беззвучно прыгнула на обидчика сверху и принялась душить. В этот момент, услышав крики ужаса, вбежала в комнату Лиана, мать Друма, с большим трудом оторвала Давину.
К удивлению всех домочадцев, у девочки оказались железные пальцы, синяки потом долго не сходили с горла Друма, на шее остались два небольших шрама от ногтей. Всю жизнь потом Друм иногда, когда нервничал, странно вытягивал голову вправо и вверх, будто старался поставить на место какие-то жилы в его шейных мускулах. Вероятно, девочка все же повредила что-то у проказника.
Лиана в слезах потребовала от мужа убрать из дома это страшное чудовище, что Коннор, скрепя сердце, потом и сделал.
Очень не хотел.
Очень. Но есть одна древняя мужская проблема: женские истерики часто убеждают мужчин сильнее, чем все мечи мира, вместе взятые.
Что правда, то правда: Давина обладала каким-то гипнотическим взглядом, у мужчин иногда холодело внутри и дыхание останавливалось. Ужас перед маленькой тигрицей, способной мановением пальца остановить даже пса, становился серьезной проблемой для каждого, кто с ней соприкасался. Собаки и правда ее боялись, причем все в округе, исключение – ее колли Патч, с которым пасла овец. Патч – веселый и бесшабашный, беспрекословно подчинялся хозяйке. Понимал ее даже не с полуслова, с полувзгляда. Временами казалось, что Патч не собака, а человек. Но человек – только с Давиной.
Впрочем, скорее наоборот: иные поговаривали, что Давина Макланда не столько девица, сколько волчица.
Самая большая в округе и самая страшная собака, громадный волкодав Коннора Маклауда Грэй виновато поджимал хвост, когда усматривал худую и бледную девочку, с хлыстом бредущую по каменистой дороге. Патч же при виде грозного Грэя моментально прижимался к ногам хозяйки, поминутно заглядывая в глаза девочки, как бы ища защиты, но Давина только улыбалась и трепала своего верного пса по холке.
Глупый и грубый Грег Азинс однажды пьяным шел домой и повстречал пастушку Давину. Грег работал на их ферме стригуном, стриг овечью шерсть.
Пьяные мужчины часто умножают свою глупость.
Грег в силу изначально скудных умственных даров, отпущенных природой, никогда не думал о последствиях своих поступков.
Облапал Давину, хохоча беспричинно, бормотал что-то про удовольствие, которое она получит от большой сладкой "косточки" Грега, но вдруг вылупил очи и вытянулся вверх!
Будто бы вздохнул чего-то такого, что полностью прекратило доступ воздуха в его легкие. С раскрытым ртом, запрокинув голову назад, с выпученными глазами, с напряженным до последнего мускула телом стоял и дрожал крупной дрожью.
Его мужское достоинство оказалось в пастушьей ручке, которую та засунула ему под килт, сжимала своими железными пальчиками содержимое до тех пор, пока бедный Грег не рухнул на дорогу без чувств.
Говорили потом, что Грег в тот вечер остался без тестикул и это похоже на правду: спустя совсем малое время голос стригуна приобрел высокие, чистые ноты, так не свойственные его прежним, грубым мужским обертонам.
Пастор Пристли весьма обрадовался новому певчему их церкви: ставший поразительно христолюбивым прихожанином, Грег благостней всех пел псалмы деве Марии. Певчий уже совсем не пил спиртного, а только благодарил небеса за то, что остался жить на этом свете. Обитатели местного паба часто потом смеялись над ним, утверждая, что благочестие и ум приходит к мужчине именно тогда, когда уходят его два основных мужских друга, которые всегда и всему мешают.
Впрочем, при некотором философском размышлении эта жестокая шутка не выглядит такой уж сильно преувеличенной.
Вот только Грег приобрел кроме божьего страха еще и вполне земной ужас: перед маленькой пастушкой. Завидев Давину даже издали, поворачивался и убегал прочь.
Никто даже не спрашивал беременную Давину – кто отец ее ребенка, все и так знали. Рассказы о том вечере обросли страшными и нелепыми подробностями, утратив всякое правдоподобие. Хотя это и понятно: каждый рассказчик старается прибавить что-то свое.