Выбрать главу

Потом по обычаю Кондрат швырнул в потолок яичницу. Швырнул так мастерски, что яичница, разлетевшись, никого не запачкала. После этого кто-то закричал «Горько!».

Кондрат с Катериной поцеловались. Все словно этого и ждали, дружно навалились на стаканы, на закуски, заговорили враз, перебивая и не слушая друг друга.

Но вдруг с печки, из-за гусиных пестерей, донеслось:

Вперед, заре навстречу, Товарищи в борьбе! Штыками и картечью Проложим путь себе!

Пели Витька, Шурик, Кито и Доня. Им было неудобно стоять на печи в полный рост, приходилось немного приклонять головы, но песня звучала громко. Не зря Ефросинья Петровна, не бывшая большим специалистом в музыке, оценки по уроку пения выставляла так: зазвенят оконные стекла от песни «Гулял по Уралу Чапаев-герой», всем по пятерке. И за все годы во всех клеточках классного журнала стояли красивые пятерки.

Смелей вперед, и тверже шаг, И выше юношеский стяг, Мы — молодая гвардия Рабочих и крестьян…

Все были ошеломлены. Вилки с нанизанными малосольными грибками так и замерли на полпути. Вот те раз, хор печной появился! По-новому, по-современному, решили «пропеть» невесту с женихом. Или самовольничают? А может, это новая завертушка Катерины, может, так и было задумано?

Иван Мазеин на всякий случай начал снимать широкий армейский ремень и пододвинулся к запечным певцам. Но Кондрат остановил его, подхватив пение ребят:

Мы — молодая гвардия Рабочих и крестьян…

Словно дирижер взмахнула рукой Катерина, и все застолье грохнуло:

Мы — молодая гвардия Рабочих и крестьян!

После песни Катерина со смехом сказала:

— Ну, Шаляпины, придется и с вами лепехами расплачиваться.

Старушек-пропевальщиц в знак особой благодарности одаривали самыми вкусными и красивыми лепехами: маковыми, черносмородиновыми, яблочными.

— Слезайте-ка, да быстро за стол в горенке! — скомандовала Катерина.

Ребята мигом свились с печи и уселись в горенке, за самый красивый и почетный, лепешный стол, за которым уже сидели старушки, последние хранители вымирающего народного обычая — «пропевания», молчаливые и неприступные в своем величии.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

В саду пошла малина…

В Черемховке не говорили — поспела малина, а вот именно так — пошла. Словно она, эта малина, была не ягодой, а дождем. Да если разобраться, так и правильней — малина созревает медленно, твердые ягоды наливаются соком почти незаметно и потом враз, после ночной теплыни, мягчают, «доходят». Еще вчера ягоды были похожи на крепкие зеленовато-бурые орешки, а наутро глазам не веришь — красной сыпью взялись делянки. Будто и в самом деле ночью сказочный малиновый дождь прошел. И тут не робей, не теряйся. Малина ждать не любит: день-другой — и опадет. Даже в пестерюшках ее не подержишь на складе. Собрал — и вези в райцентр на лошади или в недалекий город на машине на продажу. Не то соком изойдет. Когда идет малина, скликается в сад и стар и млад. Живые деньги ой как нужны колхозной кассе: от гвоздя до тяжеловоза Гранита — все продается колхозу за живую денежку. А летом где ее, денежку, добудешь, как не в саду да в колхозном огороде?! Хлеб по госпоставкам сдается по осени, тогда же и скот на шадринскую бойню увозится, картофель на местный, райцентровский, спиртозавод… С колхозниками по трудодням расчет зимой после отчетного выводит бухгалтерская рука цифры в ведомости. Колхозник не машина и не телега, он может и подождать расчета. А вот машине купи карданный вал, коль старый сломался, телеге — обод и колесной мази. И за все плати, плати, председатель. Чем? А чем хочешь. Точнее — живой денежкой. А где ее взять? Да где хочешь — только плати. Иначе не получишь ни кардана, ни колесной мази. А, соответственно, и бухгалтерская рука дрогнет, выводя после отчетного циферки причитающегося заработка за весь год…

В летние дни не было для Макара Блина приятнее звука, чем крик Кито, пронзительный тарзаний крик:

— Иу-го-го! Пошла малина-а-а-а! Пошла мали-на-а-а-а!