— Ну и сидишь, Макар Дмитрич, хоть портрет пиши, — сказала Катерина.
— А чего?
— Хоть бы насказывал че, дорога не такой тряской показалась…
— А чего?..
— Переверть-Клейтонов словарик, точно как у тебя, завел. И сыплет как по писаному. Говорит, когда Блин уйдет на пенсию, его, по идее, Переверть-Клейтонова, должны во главе руководящего звена утвердить. Эт-та доярок перепугал: взял у фельдшера белый халат, облачился, шприц у ветсанитара попросил, прикатился на ферму. «Интервью, — говорит, — бабы щас у вам буду брать!» Переполошились!
Не рассмешила председателя шутка шоферки. Даже головы не повернул, продолжал сидеть, точно ухабы считал и боялся пропустить хотя бы один. Лишь недовольно буркнул:
— Помягше рули, не председателя везешь ведь…
— Макар Дмитрич, а помните, как я в вечернюю началку не хотела ходить? Ревом реву перед муженьком: «Не пойду-у-у в школу!» — «Не ходи, — говорит Кондрат, — если чувствуешь, что достаточно грамоты в организме накопилось». — «Вполне, — баю, — достаточно!» Уехал он как раз на лесозаготовки. Письмо мне написал. Ничего, дескать, не высылай, скоро буду. А я с малограмотных-то глаз, дева, и прочитала: мол, высылай сковороду. И с поварихой, дева-матушка, посылаю ему самую большую сковороду. Там весь леспромхоз от смеху животы понадорвал. «Ну, — говорят, — Кондрат, у тебя не баба, а чистое интелего!» Приехал, говорит: «Вот не будешь кончать началку, так сковородку тебе вместо головы и пристрою!» Слышь, Макарушка?
— А? — очнулся от своих дум председатель.
— Сковородку, говорит, заместо головы тебе и пришпандырю…
— Какую сковородку?
— Макар Дмитрич, что за муха тебя укусила — сам не насказываешь и меня не слушаешь?
— Муха, муха… Думаю я. — О чем, если не секрет?
— Вот приедем сейчас на маслозавод, народ зенки вылупит: в легковушке детский сад…
— А как быть, если настоящего-то садика колхоз не имеет?
— Объективные причины, — вздохнул председатель. — Да каждому не станешь объяснять… И табличку не повесишь.
— Ну я стану объяснять, коль тебе затруднительно и стеснение доставляет.
— Ты-то объяснишь, знаю: потом ославят на весь район.
— Буду говорить как есть: кирпич, мол, не успели завезти до пожара, саман расплылся, дерева райплан не выписал.
— Дак ведь и было вроде все: и кирпич и дерево. Да ушло на объекты. На объекты первостепенной важности!
— Теремок для ребятни — тоже важен…
— Ну яйца с курицей не путай: ферма и ясли — две разные штуки. Конечно, сам понимаю, нужен теремок, но… выкручивались же раньше как-то бабы?! Все минимум трудодней вырабатывали!
— Прицепился к этому слову — «выкручивались, выкручивались»… Голь на выдумки хитра! А сейчас войны нет, к лучшему жизнь движется — какая неминя «крутиться-то»? Ты вот кружани человека разок, другой, третий и скомандуй ему — иди прямо! Куда он пойдет? Упадет, и все. И потом не пойму я тебя, Макарушка, в школярах души не чаешь, а о самых маленьких подумать не хочешь.
— Да думаю я, думаю…
— Секретку одну я открою тебе, председатель. Мы с бабами концерт собираемся ставить.
— Какой такой концерт?
— Обыкновенный, художественной самодеятельности. И частушки там будут, в них тебя пропевать начнем.
— Это как так «пропевать»? Положительно? Отрицательно?
— Критикующе! — резанула рукой воздух Катерина. — Вот послушай один куплет. Правда, в нем ты не назван прямо, да все поймут… Послушай: «Кинем камень в огород, мы бы в поле жали, если вы б за нас хоть год деток порожали?!» Не обидишься?
— Была охота, пойте на здоровье, коль горла позволяют.
— Я так и думала. Ты ведь у нас не председатель, а… Не в глаза будь сказано: не председатель, а человек! Только вот с детским теремком даешь маху — отольются тебе детские слезы…
Въехали в райцентр. По главной улице Катерина машину вела тихохонько, как в похоронной кавалькаде, давая всем прохожим рассмотреть, что в легковушке, на заднем диванчике, отныне устроен детский отсек.
Макар Блин сидел напряженно, втянув голову в плечи. Проснувшийся от тряской дороги Нулик орал что было мочи…
Скоро весь район указывал пальцем на председателя «Страны Советов»: «Раскатывает в легковой, а колхоз без яслей!» Так говорили одни. Другие зло смеялись: «А-а, это тот, что в легковушке дите возит!» Третьи, райцентровские мальчишки, свистели вслед: «Эй, «Победа», без обеда!» Совсем задумчивый стал Макар Дмитриевич. Так основательно уходил в свою думу, что веселая щелкотня шоферки не могла его вывести из этого состояния. Даже курить как будто бросил. Во всяком случае, такие длинные перерывы делал, что Катерина обеспокоилась — не заболел ли главный человек колхоза от своей какой-то неотвязной думы. Раньше смолил в машине, а сейчас вот попросит остановиться, выйдет на минуту, чтобы по новой причине затянуться душистым самосадиком, кисет достанет, кусочек газеты оторвет, скрутит «козью ножку», да так и застынет с ней. Потом сомнет ее в кулаке, бросит, скажет непонятное: «Деньги есть — курю «Дукат», денег нет — окурку рад» — и в салон: «Рули дальше, Катя, только помягше: не председателя ведь везешь…» Однажды, как бы невзначай обронил: