— Еще раз до завтра.
— Будьте здоровы. Ждем.
Выехал с последним весом Иван Мазеин за Поцелуйку и остановился. Сказались старые фронтовые раны. Скрючило человека. Вылез из кабины, лег на траву и уже не мог больше подняться. Хорошо, что мимо проходила автолавка — подвезла до районной больницы.
Доложили о случившемся Макару Блину. Задумался председатель. И план охота первым в районе выполнить, и послать некого: все при деле.
Зашел в сад к Астахову, коротко обсказал положение. Особо не настаивал, ждал ответа.
— Ладно, — только и проговорил Астахов и, взяв шоферские права, заспешил к черневшей за мостком машине.
Витьке давно хотелось побывать на станции: сюда стекался хлеб всего района. Зерно на сушку уже пошло не валом, а выборочно, поэтому председатель дал согласие:
— Езжай, только будешь заместо грузчика!
Подхватив у подвернувшейся поварихи кусок холодного мяса и калач, Витька бросился догонять Астахова.
К ночи подморозило. Есть у зауральской природы такая чудинка: то в мае на цветущую черемуху снег упадет, и не поймешь, где цвет весны, а где цвет зимы, то августовскими ночами так захолодает, что впору вторые рамы в домах вставлять. Вот и сейчас от морозца разбитая колесами машин и телег дорога захрястла, а потом вмиг закаменела. Рулевая баранка билась в руках Астахова, но он словно этого и не замечал: то бесконечно курил и, прикуривая, по полминуты не смотрел на колею. Витька даже начинал волноваться — не засыпает ли? Но Астахов на тревожные взгляды Витьки улыбался: «Я что, какой я водитель против твоего отца!» И начинал рассказывать разные истории. Как ходили по Ладоге, держа дверку кабины открытой, правую ногу на акселераторе, а левую — на подножке, чтобы в самую последнюю секунду перед провалом машины под лед успеть выскочить, если, конечно, будет эта секунда в запасе.
— Понимаешь, крестьянин он, твой батя, по натуре. Да еще какой! Не жадный, нет, а хозяйственный. Помню, пошли мы с ним вместе на ладожское дно, он в кромешной темноте да в воде не только меня сумел из кабины вытолкнуть и на поверхность вытащить, но и сумку с энзе успел прихватить. «Не отдавать же, — говорит, — без боя рыбам «второй фронт», так тогда американскую тушенку величали.
О многом порассказал Астахов Витьке за дорогу. Как тонули в пинских болотах. Как пробирались по минным полям Восточной Пруссии. Как под самым городом Штеттином шли по разбитому автобану со скоростью сто двадцать километров в час — меньше было нельзя, на меньшей скорости от тряски могли детонировать заряды в кузовах. Что такое разбитый автобан, Витька еще смог себе представить, наверное, вроде вот этой дороги, что ползет сейчас под колеса, а сто двадцать километров никак — с такой скоростью не ездила в районе ни одна машина, даже легковая. А на спидометре их «мериканки» стрелка не перешла даже за цифру — «20».
Когда начало покрываться изморосью ветровое стекло, Астахов дал Витьке завернутую во фланель соль и попросил протирать уголок, чтобы было хоть немного видно грейдер.
На полпути их застал дождь. Мерзлый солонец ослиз, колеса заскользили, будто машина попала на ледянку. Солонец для машин страшен даже после маленького дождичка, тогда о нем говорят, что он и пыль не замочил, а тут настоящий дождь да после примороза. Солонцовая дорога стала похожа на облитое прованским маслом яйцо: машину заносило то вправо, то влево, то ставило поперек полотна и тянуло к залитому черной водой кювету.
— Держи чистым стекло! — закричал Астахов, немыслимым образом выбираясь с края грейдера на середину. Руки его, тощие, с синими набрякшими жилами, вцепились в рубчатую рулевую баранку, все тело как-то сразу напружилось, затвердело, спокойный, даже немножко равнодушный ко всему происходящему, взгляд сменился острым; резкими и отрывистыми стали слова, будто он вновь вступил в командование ротой, выведя ее на огневой рубеж. Сатиновая рубаха от пота вмиг потемнела, от тела пошел пар.
Хлестал косой дождь. На ветровом стекле от него оставалась фиолетовая пленка, словно стекло поливало не водой, а соляркой.
Впереди замельтешила фарами встречная «почтовка» — так, мол, и так, мой груз важней, чем твой, попрошу выйти из колеи. А что значит выйти из колеи на солонце, каждому шоферу известно. И в колее машина ходит, как будто в масляном желобе, а без высокого осередка враз сползет на обочину, в заполненные черной жижей колдобины, которым нет конца и края.
Вышел из колеи Астахов. «Почтовка» мимо прошла осторожно, воровато, будто понимала, какую цену она запросила со встречной за свое благополучие — со склизкого края вновь войти в колею почти невозможная задача для машины и с ведущим передком, а для такой развалины, какой была мазеинская «мериканка», и совсем невыполнимое дело.