Когда я стал объяснять причину, почему и половины нормы за смену не сделали, Калимуллин аж побелел. Но ничего не сказал и ушел к себе. Поплелся я за ним.
— Как бы я главному инженеру объяснил, если бы отказался?
— А ты рабочим объясни теперь, почему они прогрессивку не получат в этом месяце! — заорал он.
— Но лаборатория же, замеры… — начал было я.
— Да плевать я хотел на эту лабораторию! Сидят там дундуки с дипломами, пусть лучше задницу себе обмеряют!
Тут уж ясно, в чей он огород камешек бросил…
От таких приятных воспоминаний спокойно лежать на диване в комнате дежурного я не мог и пошел включать печи: была уже половина третьего. Рановато немного. Закурил сигарету и медленно зашагал по цеху.
Странная, непривычная тишина. Огонек сигареты светится как кошачий глаз в темноте. Только в этот момент, наедине с застывшими в сплошной темноте печами, которые мне нужно было через несколько минут включить, я ощутил во всем мощь, огромную силу, которую легко привести в движение одним нажатием кнопки запуска.
Вспомнил: Калимуллин говорит и ходит по цеху, как будто это огромное живое существо, с которым надо ладить. И меня тому же учит:
— Прежде чем все менять, ты присмотрись ко всему, Каждую детальку здесь важно понять и знать на ощупь, а потом уже все ломать…
Я прошел уже через весь цех и открыл боковую дверь, ведущую на участок термистов. И здесь сплошная темень. Зажег спичку. Панель, разноцветные кнопки, расположение которых растолковывал мне Калимуллин. Я посмотрел на часы. Скоро три. Сейчас тишина в огромном ангаре нарушится и заполнится гулом печей…
В следующее мгновение меня бросило в жар. Я нажал кнопку, а тишина в цехе не только не сменилась нарастающим гулом, но стала еще более ощутимой и глубокой. Я нажимал, давил на кнопку — бесполезно.
Так. Нет напряжения.
Надо позвонить на подстанцию, может, там ток отключили.
Я бежал и слышал глухой стук ботинок по бетонному полу.
В подстанции трубку никто не брал. Оставалось идти туда самому или звонить дежурному по заводу.
Если я не включу печи, завтра поднимется немыслимый скандал. И на этот раз действительно никому ничего не объяснишь: какой ты инженер, если не сумел разобраться…
— Что случилось? — поднял наконец-то трубку дежурный по заводу. Выслушал и коротко сказал: — Жди звонка, я свяжусь с подстанцией.
Я начал ходить по комнате взад и вперед, физически ощущая, как быстро бежит секундная стрелка на часах. Как только зазвонил телефон, я схватил трубку.
— У тебя в цеху напряжения не было, — спокойно и легко говорил голос на другом конце провода. — Электрика я разбудил, напряжение дали. Так что включай свои печи.
На участок термистов я бежал сломя голову.
Нажимаю кнопку. Еще, еще!
Тихо…
Печи погружены в сон.
Жаловаться дежурному по заводу смешно: если напряжение есть, значит, неполадка в цеху, а это уже мои собственные заботы.
Если я не смогу включить печи, завтра над этим будет хохотать весь завод.
И зачем я согласился дежурить?
Хотя какое там «согласился». Вызвал Калимуллин, сообщил часы дежурства и — в знак того, что разговор окончен, — сказал свое извечное: «Привет!»
Я думал об этом, а сам тем временем проверял все, что знал и мог знать.
Включенный свет в одно мгновение уничтожил темноту. Весь цех был передо мной, купался в огне сотен ламп и прожекторов. Как будто раньше прикидывался безжизненным, а теперь ждал.
Один термоучасток нем, слеп…
Если обесточен только участок термистов, значит, должен быть отдельный рубильник.
Где?!
Я облазил все.
Рубильника нигде не было.
И вдруг я как очнулся: когда я входил в кабинет к Калимуллину, оттуда выскочил электрик.
В последнюю смену перед завтрашним, рабочим, днем меня назначал сам Калимуллин.
И лучшего повода избавиться от суетливого, лезущего не в свои дела мастера найти было невозможно.
Завтра рубильник незаметно переведут в рабочее состояние, и все будут смеяться над горе-инженером.
Я прошел по всем возможным местам дважды. Рубильника не было.
Снова закурил и вышел на улицу. Мыслей никаких. Только ясное сознание беспомощности.
Восточная часть небосвода уже светлела. Звезды исчезли. Огни фонарей на столбах тоже поблекли. Слабый предутренний ветерок ласкал лицо. Я стоял у двери, куда завтра останется войти только за трудовой книжкой.