Простите, что беспокою Вас, я знаю, как у Вас мало времени. Если б я не сознавал, что дело, о котором я пишу, государственной важности, я не посмел бы писать Вам.
Заключенный Константин Левин".
Опять письмо, и опять... Дат на письмах не было, но по записям в истории болезни можно было понять, когда они писаны. После 5 марта письма не прекратились: Костя продолжал писать - мертвому. "...Дорогой Иосиф Виссарионович! Только Вы один можете..."
"...Дорогой Иосиф Виссарионович! На коленях прошу Вас..."
Что за безумие? Читаю письма, вместо того чтобы узнать, что с ним сейчас!
Она быстро перелистала страницы, вплоть до последней исписанной.
Мучительно неразборчивые записи. 26 марта... единственное, что можно понять: 38,2°. Остальное - латынь.
Последняя запись от 28 марта. Опять латынь. Последнее слово вроде:...
Ей стало страшно холодно, и вдруг она поняла. Она кинулась из кабинета в коридор - там было пусто, и, крича, стала бить кулаками в первую попавшуюся дверь.
- Есть тут кто-нибудь? - кричала она. - Есть тут какой-нибудь человек?
Из разных дверей сразу выскочили люди. Ее подхватили под руки, она вырывалась и все кричала:
- Пусть посмеет! Пусть только посмеет! Сам! Сказать мне! Что он умер!
* * *
Рабочая, шумная весна действовала за окнами. Какие-то люди, на крыше напротив, весело крича и гремя ногами, скидывали лопатами остатки снега.
Надя сидела за столом и работала, расшифровывала стенограмму. Из рук вон плохо записано. И шумно как. А работа срочная, надо спешить. Юрка возил по ковру машину и дудел. А тут еще в дверь постучали.
- Войдите, - сказала Надя. Вошла Ольга Федоровна.
- Врачей-то выпустили. Газету видели?
- Я не читала, - сказала Надя.
- Смотрите: так черным по белому и написано. Группа врачей реабилитирована. Показания получены путем недопустимых и строго запрещенных приемов следствия... Как вы думаете, это намек на...
Надя поглядела на нее мертвыми глазами и снова взялась за работу. Очнулась:
- Что вы сказали, Ольга Федоровна?
- Врачей выпустили.
- Ну что ж, хорошо, что выпустили. Ольга Федоровна потопталась и ушла.
- Айболита выпустили? - спросил Юрка.
- Да, маленький, играй.
Ольга Федоровна снова стукнула в дверь:
- Наденька, к телефону. Какой-то мужчина. Надя взяла трубку.
- Надежда Алексеевна? Здравствуйте. Говорит Сергей Петрович.
- Какой Сергей Петрович?
- Пахомов, директор института. Бывший начальник вашего супруга.
- А, здравствуйте.
- Надежда Алексеевна, я слышал о постигшем вас горе. Поверьте, мы все глубоко сочувствуем. Такой талантливый молодой человек...
- Его талантливость не помешала вам...
- Не поминайте старого, Надежда Алексеевна. Лично я всегда пытался защитить вашего супруга. Не моя вина, что это оказалось невозможным. Сами знаете, какая была ситуация...
- Я вас слушаю, Сергей Петрович. Чего вы хотите от меня?
- Надежда Алексеевна, мы хотели бы вам помочь. Я тут уже говорил с товарищами. Оказывается, есть возможность выхлопотать пенсию для вашего сына, несмотря на то, что последние годы Константин Исаакович нигде не работал...
- Что для этого нужно?
- Представить в институт документы. Справку о начале заболевания. Желательно оформить ее так, чтобы она относилась к тому времени, когда он еще работал у нас. Брачное свидетельство. Свидетельство о рождении ребенка. Свидетельство о смерти. Справку из домоуправления о проживании... Кажется, все. Дела по оформлению институт берет на себя.
- Когда нужно представить документы?
- Чем скорее, тем лучше. Например, завтра.
- Постараюсь, - сказала Надя и повесила трубку. "Даже не поблагодарила, - подумала она, возвращаясь в комнату. - Поблагодарить все-таки надо было, он не виноват".
Документы... Где ж они, эти документы? Свидетельство о смерти есть. Свидетельство о браке? Не помню. Юркино, о рождении? Куда я его девала? Последний раз его искал Костя.
В среднем ящике письменного стола Костя держал свои бумаги. Наверно, там. Раскрыть средний ящик стола. Разрыть могилу...
Она выдвинула ящик.
Тетради, чертежи, заметки...
Небольшая тонкая папка. Внутри несколько фотографий. Выцветшая, любительская, с оторванным углом: маленький кудрявый Костя на руках у матери. До чего похож на Юрку, прямо страшно.
Черненькая, глазастая девочка на руках у незнакомой старухи в темном платке, со строгим, справедливым лицом - должно быть, тетя Дуня с Цилей.
Прелестная Рора с теннисной ракеткой в длинной узкой руке, до того стройная, что не стоит, а отлетает.
Письмо тети Лии.
Непонятный большой чертеж, какая-то машина. На полях, Костиным почерком, написано: "Устройство, моделирующее некоторые нарушения деятельности мозга (ретроградная и антиретроградная амнезия). В случае моей смерти передать Ю. Нестерову. К. Л. 19.8.49".
Небольшая, в мягком переплете записная книжка. Костя никогда не вел дневника. Он просто записывал поразившие его или полюбившиеся ему мысли, фразы.
Надя читала записи, слыша за ними живой Костин голос.
В борьбе за приоритет велено отыскать портрет Можайского, полетевшего, как известно, раньше братьев Райт. Не нашли, взяли фотографию сына, пририсовали бороду. Подделка обнаружена. Нашли другого Можайского - по орденам. В институте некоторое время висело сразу два разных Можайских.
Заголовок статьи: "Мечтающие трупы". Это о таких, как мы.
Хорошее выражение: "мастер от революции".
"У мертвых есть право на голос" (Эренбург).
"К одной материи легко пристают репейники, различные колючки, к другой материи они не пристают. Предполагается, что писатель - это человек, обладающий штанами, к которым пристают колючки - страсти, радости, беды" (он же). Я-не писатель, но на мне такие штаны.
"Личная защита моего приоритета на такие характеристики" (из доклада).
"Заушательская самокритика" (из выступления Н. П. Поспелова).
"Прогрессивное войско опричников" (из доклада о киноискусстве).
"Как обидно становится советскому человеку, когда им, ни с того ни с сего, перестают интересоваться... не втягивают, не привлекают, не нагружают..." (А. Фадеев).
...Гм... Ни с того ни с сего?
"Меня изумляет духовная стойкость еврейского народа, его мужественный идеализм, необоримая вера в победу добра над злом, в возможность счастья на земле. Старые, крепкие дрожжи человечества, евреи всегда возвышали дух его, внося в мир беспокойные, благородные мысли, возбуждая в людях стремление к лучшему" (Максим Горький).
И последняя запись - уже безумным искаженным почерком: "Родина отпихнула меня ногой и сказала: околевай, где знаешь. Но мне негде больше околевать. И, даже околевая, я приползу, чтобы лизать ее ноги" (один еврей).
* * *
- Мама, не плачь!
Маленький Юрка кинулся к Наде, вдавился в колени и поднял к ней серые с чернотой глаза - глаза Константина Левина.