Я ждал её. Ждал на развилке. Ждал за сутки до назначенной встречи, меряя шагами рощу и веря в чудо. В любое доступное человеку чудо и мрачнел глядя на часы, и ревновал, и сходил с ума, а жизнь сплеталась в комок сверхновой, исчезала и появлялась, хохотала и шептала в недосягаемой звёздной выси, и я был лишь мелкой рябью на её призрачной поверхности. Усталый и опустошённый я вернулся домой поздно и уснул мёртвым сном, а проснувшись утром, едва мог двинуться, так затекло ото сна моё тело. Чувство времени совершенно сбилось во мне. Я ходил как чумной и родители с тревогой расспрашивали меня, но я не знал, что отвечать. Я дышал грёзами, и всё прочее было лишним, ненужным, досадным. Даже мысль о купанье была мне неприятна, и я снова сбежал в лес и бродил по его опушке, не в силах унять волнение.
День был славным. Тёплый, чистый, с подёрнутым осенью небом, с чем-то неуловимо печальным в шуме листвы, таким ясным и осязаемым, что я был поражён и впервые отчётливо осознал неминуемую смертность всего вокруг. Каждый лист, каждая травинка, каждый стрижиный крик несли печать увядания и гибели, едва успев ожить.
Я с дрожью смотрел на свои руки и представлял их увядшими и безжизненными, поедаемыми червями. Земля, которую я брал в руки, была мной, а я ею. Смерть стояла в полушаге от меня, за плечом, незримая и вечная, ни на секунду не отстающая, неуловимая как тень и как тень же не существующая без моего бытия. И в этом откровении не было страха, но была печаль - глупая, пустая, человеческая печаль. Я был смертен. Ничто, в целом огромном мире не могло преодолеть эту силу, ничто не могло прогнать эту призрачную тень за плечом, ничто не могло заставить забыть о её существовании. Ничто, ничто, ничто...
Я вернулся к ужину. Отец что-то рассказывал, поглаживая усы и мама смеялась, такая молодая и порывистая, словно жеребёнок. Самовар жарко дышал на столе, а сырный пирог, точно смятое солнце желтел на грубом глиняном блюде привезённом из Туниса. Я торопливо глотал горячие куски, запивал их еще более горячим чаем и смеялся невпопад, ибо я был далеко. Наконец, отделавшись, я побежал в дом, чтобы переодеться. Быстро сменив рубаху и штаны, я сел на минуту у себя в комнате, рассеяно проводя рукой по корешкам книг на широкой полке. Небывалое спокойствие внезапно снизошло на меня. Жизнь и смерть потеряли границу и стали единым целом, распадающимся при рождении и сливающимся в конце воедино, что бы снова распасться и соединиться. Жизнь была авансом. Долгом, который нужно вернуть вне зависимости от того, что ты с ним сделал. Всё было правильно. Всё было справедливо. Всё было разумно.
Лёгкость осознания наполнила меня. Я будто парил. Я зашёл в комнату родителей и вытащил из серванта мамину шкатулку. Там, среди грошовых бус и простеньких серёжек, в маленьком потёртом футляре, лежало старинное золотое кольцо с тёмной каплей сапфира. Мама никогда не носила его, боясь потерять, но в квартире шёл ремонт, и кольцо, для сохранности, привезли на дачу.
Я открыл футляр и коснулся пальцами прохладного камня. Тёмно-синяя бездна скрывалась в нём, и эта бездна пленила меня. Не колеблясь, я вытащил кольцо из футляра, положил в карман и выскользнул из дому.
Небо уже алело, но я шёл медленно, ступая упруго и легко, зажав в кармане ставшее горячим кольцо, с преступной дрожью ощущая его тонкие грани. Вскоре я был на развилке. Ждать оставалось ещё около часа, и я побрёл по полю, сминая луговую траву, и мысль о моём грехопадении не трогала меня. Я был вне времени и вне этого места. Стебли касались моих пальцев, словно приветствуя. Я ходил кругами, мерно вышагивая, будто прокладывая тропы в рыхлом снегу и моим силам не было предела. Стая ворон кружила над рощей, устраиваясь на ночь. Они ссорились и долго не могли утихомириться, но потом, наконец, стихли и только изредка сонно перекликались, балансируя на тонких ветвях. Утром, они снова разлетятся, что бы прожить ещё один день порознь, во вражде и обмане, а под вечер, соберутся опять, дабы преодолеть страх, что рождала ночь. Мы были до смешного похожи, вороны и люди. Уже совсем стемнело, но она всё не шла. В какой-то момент мне показалось, что сегодня, это вчера, и я ошибся, ожидая её. Смятение охватило меня. Я поспешно вытащил кольцо и вгляделся в него. Сапфир был угольно-чёрным и только грани его поблёскивали в свете звёзд, как зеркальная вода торфяных озёр. Нет, всё было верно, она должна была прийти. Я стиснул камень в кулаке и, закрыв глаза, отчаянно позвал её. Молча. Одной душой. Словно молясь неведомому богу. Словно этот потемневший камень был властен над ней, но всё было тщетно. Час проходил за часом, а поле было пустынно.