Молоденькое лицо девочки нравилось с первого взгляда правильным овалом и гармонией подробностей. Кроме этой нежности и мягкости, свойственных вообще полуребяческому женскому возрасту, в лице девочки не было ничего детского. Оно было бледно. На нем выражалось что-то трогательное, скорбное, точно оттенок страданья, будто всосанного с материнским молоком, так давно, казалось, лицо это сроднилось с этим выражением. Ее большие, темные глаза смотрели умно, но как-то грустно.
Она перешла Средний проспект и отворила калитку во двор третьего от угла дома, отличавшегося какою-то щеголеватою и вместе с тем степенною наружностью. Он был невелик, двухэтажный, с лепными украшениями над девятью окнами, выходившими на главный фасад, и с тамбуром, захватывающим тротуар до мостовой. На темно-серой блестящей поверхности дома не было ни одной вывески. Ворота и калитка, в которую вошла девочка, были сквозные, чугунные. По просторному двору в разных направлениях к службам шли широкие тротуары. В глубине его сквозь чугунную же решетку виднелся сад, буквально усеянный, как красивыми корзинками, артистическими клумбами с цветами. Направо от калитки в сад, в углублении, стоял красивый, как игрушка, флигелек в три окна. Этот флигель нанимали жильцы. Верхний этаж дома весь занимал сам хозяин. Нижний разделялся на несколько небольших квартир, отдававшихся внаем.
На крыльце флигеля сидела девочка лет восьми и прилежно стачивала два новые ситцевые полотнища. На противоположном конце двора, около поперечной стены дома, два бойкие резвые мальчика и девочка лет десяти, худая и растрепанная, смотрящая исподлобья, играли в какую-то шумную игру.
— А! Полька пришла! — закричал один из них, увидев входившую во двор школьницу.
Дети оставили игру и обернулись посмотреть на пришедшую.
— Как ты смеешь ее звать Полькой? — с иронией подхватил другой мальчик. — Она барышня, чиновница, ее папенька четырнадцатого класса.
— Ни воды, ни кваса! — сострил первый мальчик, прыгая на одной ноге.
Маленькая группа расхохоталась.
— Он не чиновник, он барон, — прибавила девочка, смотрящая исподлобья. — Ефрем всегда зовет его бароном, когда ведет пьяного под ручку.
— Ну да, барон гонял ворон! — подхватил опять неугомонный остряк.
— Ваше сиятельство, — обратился другой мальчик к девочке, — как ваше здоровье?
— Тсс!.. Не обижайте бароншу, она папеньке пожалуется, — заметила девочка.
— Плевать я на него хотел, — отвечал задорный остряк и затянул во все горло «барон гонял ворон».
Товарищи мигом подхватили этот мотив.
— Кыш вы, бесенята! Чего разорались, — промолвил, замахнувшись на них, дворник Ефрем, проходивший на ту пору по двору.
Дети с громким хохотом рассыпались по разным углам двора.
Школьница, бывшая предметом насмешек, не обратила на них никакого внимания. Ни малейшего признака досады не выразилось на ее лице; напротив, оно все озарилось любовью, когда работавшая на крыльце девочка бросилась ей навстречу с радостным восклицанием:
— Поля! Поля!
— Здравствуй, Маша! — проговорила Поля, нагнувшись к сестре и поцеловав ее.
— Знаешь, Поля, что я скажу тебе? Ведь мой левкой распустился, — сказала Маша.
Лицо ее выразило живейшее наслаждение, возбужденное воспоминанием о красоте и благоухании цветущего левкоя.
— Это, верно, ночью, — заметила Поля, — я не успела взглянуть на него сегодня утром.
Сестры пошли на крыльцо.
— А нам сегодня каникулы дали, — сказала Поля, присев на скамейку.
— Значит, ты завтра не пойдешь в школу. Ах, как я рада! Как я рада! — проговорила она, запрыгав от радости.
Поля робко посмотрела вокруг и особенно на дверь, ведущую в комнаты, и проговорила почти шепотом, нагнувшись к сестре:
— А после каникул тетенька велела и тебя приводить.
— В самом деле? — воскликнула Маша шепотом. Ее большие глаза, очень похожие на глаза сестры, так и засияли радостью. Но этот яркий луч мгновенно погас. Лицо ее приняло встревоженное выражение, и она печально прибавила, покосясь на последнее окно флигеля:
— Она не пустит.
— Пустит, — ответила Поля, кивнув утвердительно головой.
Несколько минут сестры молчали.
Поля сняла шляпку и тальму и положила подле себя на лавочку.
— Что она сегодня, сердита? — спросила она шепотом, робко посматривая на окно.
Маша кивнула головою.
— За то, что папа вчера пьян был, — пояснила она. — Знаешь, — прибавила она вдруг умильным голоском, — у нас сегодня винегрет был. Такой вкусный. И ботвинья с селедками.