Детство Поли было ужасно. Сначала мать бестолково баловала ее, но когда явился второй, а затем и третий ребенок, дети вообще, в том числе и Поля, стали ей в тягость. Когда Поля начала понимать то, что происходило вокруг нее, она не видала и не слыхала ничего другого, кроме ежедневных ссор отца с матерью, грубой брани, грязи и неурядицы в домашнем быту. Она постоянно качала и нянчила других детей. Она любила их. Они были для нее единственным хорошим явлением во всем, что ее окружало. Они не бранили ее, не награждали пинками, а напротив, улыбались ей и тянули к ней ручонки, как живые куклы. Поля, сама еще маленький ребенок, от души радовалась, когда они смеялись и улыбались. Ей казалось очень забавным в них это появление сходства со взрослыми людьми. Но дети умирали. Поля не понимала, что такое смерть, но очень скучала, когда увезли в красивых розовых ящиках ее брата и сестру и не привезли больше домой. Когда явилась на свет Маша, ум Поли уже начал работать. Когда Маша начала ходить и лепетать, Поля страстно привязалась к ней. Это чувство спасло ее самое. Окружающая грязь не прикоснулась к ее душе. Она отдала ее всю своей маленькой хорошенькой сестренке, и чистое чувство любви охранило эту душу от восприятия всех нечистых впечатлений. Когда Анна Спиридоновна слегла в постель, дети по целым дням оставались почти без призора. Она никогда не зарабатывала денег, но умела устраивать делишки так, что как-то жилось помаленьку, не очень голодно и холодно. Теперь же появилась в доме бедность, доходящая в иные дни до нищеты. В этот период детства привязанность Поли к сестре значительно возросла и окрепла. Поля, чувствуя сама на себе всю тяжесть домашнего быта, старалась всеми силами защитить от него Машу. Эти старания мало-помалу сделались главною заботою, почти главною целью ее жизни. Они изощрили ее ум, довели его до той топкой изобретательности, на которую способны в высшей степени любящие натуры, и приучили ее к терпенью и борьбе. Как тяжела и грустна была жизнь обоих детей, невозможно передать никакими словами. Надо войти в кожу бедняков, чтобы вполне оцепить все убийственные стороны бедности. В провинции, в губернских и уездных городах, где вообще жизнь в материальном отношении как-то привольнее, темный быт бедняков даже и для наблюдателя не бросается в глаза, при первом столкновении с ним, резкостью и мрачностью красок. В Петербурге, как и во всех больших северных городах, быт этот выступает рельефнее.
Грустнее всего то, что в этих мрачных картинах где-нибудь в темном уголке непременно рисуются дети. Они растут полузаброшенные, плохо одетые зимою, растут, не развиваясь нравственно, а только присматриваясь к жизни и изучая по собственному опыту ее дурные стороны, без всякого понятия о том, что могло бы в ней быть хорошего.
Единственным спасительным гением для бедных детей в такой жизни может быть только задушевная, теплая любовь, такая, какой любила Поля сестру. Она не дала им погибнуть, не допустила их превратиться спозаранку в дурные существа. А сколько лишений терпела Поля, сколько жертв приносила она! Представьте себе небольшую комнату, в которой зимою дымит печь и дует во все углы. Пол в ней вечно грязный, Поля моет его, и часто, но в ее маленьких ручонках недостает силы, чтобы управляться как следует с такою тяжелою работою. Она вымоет его, а вечером полупьяный отец, который беспрестанно уходит и приходит, опять его затопчет. В углу на кровати лежит больная мать. Она вечно ворчит, ничем не довольна, потому что болезнь терзает ее, потому что ей тяжелы лишения, которые она должна переносить, потому что тяжела самая жизнь, а ее никто не учил, что жизнь должна состоять в том, чтобы приобретать нравственную силу, чтоб не терзать и не мучить других, когда мы сами мучимся. В кухне старушка из богадельни, проживающая у Глебовых по целым неделям, готовит обод, если есть что готовить. Поля помогает ей. Старушка плохо видит, силы у нее мало, одной не справиться. Поля в рваных башмаках бегает по морозу в лавочку, разводит огонь в плите, щеплет растопки, чистит зелень. Но мысль о сестре не оставляет ее ни на минуту. Она боится, чтобы Маша по детской глупости чего-нибудь не напроказничала и чтобы ей за то не досталось от раздраженной матери. Она отворяет украдкою дверь в комнату и смотрит. Маша сидит на сундуке и играет тряпками; но она бледна, Поле показалось, что она дрожит. Она тихонько выманивает Машу в кухню, закутывает ее в рваную кацавейку, которую снимает с собственных плеч, и усаживает на лавочку, подальше от окна. Поле холодно, но она этого не замечает. Она потирает ручонки, греет их у огня и с любовью смотрит на Машу.