Работы, в общем, у Зои было достаточно.
Она сидела за своим маленьким столиком и, исписав синюю разлинованную страницу в большой конторской книге, смотрела в запыленное окно.
Непреодолимая лень вдруг находила на Зойку: сколько страниц испишет она завтра, послезавтра, за неделю — потом эту книгу заменят другой. Изо дня в день — одни и те же графы, цифры в колонках, названия маршрутов. Она представляла, прикинув в уме, сколько таких книг с разлинованными страницами пройдет через ее руки за год, за два… А дальше?..
Во дворе на грязном снегу, исполосованном автомобильными колесами, около кирпичной мастерской стояли бочки и ящик с песком, на стене висели два красных огнетушителя и небольшой колокол. В колокол били на обед — два дребезжащих удара. Зоя доставала бутерброд с маслом и жевала, сидя за тем же столом и глазея в пустующий двор. Из мастерской выходили слесари, разминались после неудобного сидения в «ямах», курили, о чем-то переговаривались, копаясь в промасленных карманах своих фуфаек, и кидали задумчивый взгляд на забор. Потом кто-нибудь из них, приняв независимую осанку, маршировал к воротам и довольно быстро возвращался, проходя мимо конторы бодрой походкой с глубоко заложенными в карманы руками. Зоя догадывалась, куда он ходил, и, подглядывая на косолапо семенящую фигуру слесаря, почему-то очень боялась, как бы об этом не догадался директор.
К вечеру двор снова наполнялся гудением и фырканьем машин. В контору вваливались шумной ватагой шоферы и отдавали путевки.
— Получай, дочка! — говорил водитель самосвала и косил глазами на ее стол, в распахнутую простыню ведомости, пытаясь проникнуть в тайны выстроившихся в четкую колонку цифр.
— Держи, сестренка! — вздыхал другой, с «МАЗа», и сразу отходил в сторону.
— Пламенный привет из Бурмакина! — стучал сапогом о сапог третий.
Из своего кабинета снова выходил Александр Петрович Щетинин, похаживая, оглядывал шоферов, изредка добродушно спрашивал:
— Как, Наумов? С перевыполнением?
— Почти, Александр Петрович, — пыхтел кряжистый парень с русым чубом, называвший Зою сестренкой.
— А у тебя, Тухачев, без происшествий?
— Что уж вы, Александр Петрович! — обижался шофер с хриплым голосом и нагловатыми, навыкате, глазами. — Так и считаете, что поскольку я, то обязательно с происшествиями. Не пойму…
— Ладно, ладно, не заводись, — снисходительно обрывал его Щетинин. — А ты, Филиппов, левака прихватил, конечно?
— Когда мне было, Александр Петрович, — ухмылялся верзила в коротенькой не по росту куртке. — Вы посмотрите по путевке…
— Ладно, ладно. Знаю тебя, — тем же тоном говорил Щетинин. — Ты, Сидоркин, молодец, мне уж звонили, — обращался он к пожилому небритому шоферу, мнущемуся в дверях. — У тебя опять перевыполнение.
— Сидоркин у нас передовой, — бросал кто-то из присутствующих. — Вот только с бритвой не ладит.
— Да, Сидоркин, бриться надо, — произносил серьезно Щетинин, вглядываясь в обросшее лицо шофера. — Если не хочешь дома — сходи в парикмахерскую.
В конце апреля директор делал в гараже доклад о международном майском празднике. Он говорил о движении за мир, об империализме Америки и о наших успехах. В самом конце своей речи произнес несколько слов о будущем автобазы:
— Вы годика через два этот двор не узнаете, — говорил Щетинин решительно и показывал рукой вокруг. — Те сарайки за забором снесут и нашу площадь расширят. Тут будет навес для машин, которые, конечно, нам увеличат втрое, и самыми современными марками.
Дальше директор говорил о новой мастерской с бетонными люками, с паровым отоплением, с кранами и разными другими приспособлениями, как на настоящем заводе.
Этого времени Зоя не дождалась. Летом она ушла из автобазы на курсы бортпроводниц, которые без особой огласки открылись в местном аэропорту, уже успевшем за эти годы неузнаваемо расшириться.
Зою неудержимо тянуло куда-то из города.
Многие ее сверстники, закончив десятилетку, разбрелись по институтам. У них была в жизни ясность. У Зои этой ясности не было. И она ждала от самой жизни решения своей судьбы. Ведь может быть так: жизнь поставит перед ней вопрос, на который она обязательно скажет: да. Но когда и где возникнет этот вопрос? Может, для этого надо, чтобы сама жизнь была шире, чтобы больше видеть и слышать, не бояться и не сидеть на одном месте. Может, на воздушных дорожках и откроется ей собственная судьба?