— Понимаю, почему вы решили переменить обстановку и держали про себя свою потерю… Я помою посуду, а вы можете пока полюбоваться на звезды. Потом я к вам присоединюсь.
— Я помогу вам.
— Только не сегодня. Наполните ваш бокал и посидите за столом, который стоит снаружи. Я управлюсь в минуту.
Выйдя ко мне, он осторожно придвинул свой стул к моему и, тронув меня за руку, сказал:
— Видите ли, я мало уделял внимания своей дочери, но я был для нее всем. И я уверен, что вам тоже этого не хватает — вам нужно быть для кого-то всем. В моей прежней деятельности мне случалось прибегать к подобной терапии — я становился для пациента своего рода якорем спасения. Надо было только следить за тем, чтобы пациент не впадал в слишком большую зависимость.
— Не хочу с вами спорить, но я никогда не стремилась быть для кого-то всем. Я хотела, чтобы Шеффи вырос столь же независимым, как я сама. Мой брак был неудачен, но и в последующих связях меня часто обвиняли в том, что я слишком независима. Нет, я просто потеряла его — я любила его, гордилась им — и потеряла.
Он сжал мою руку и ничего не сказал. Я продолжала:
— Но, с другой стороны, вы правы — все, что касается работы, ребенка и моей личности… Вы умеете успокаивать. Может быть, вы попробуете снова заняться прежней практикой?
Он придвинулся ближе и обнял меня за талию.
— Нет, — сказал он. — Конечно, это очень соблазнительно, но опасно. Хотя кто знает…
— Но если у вас к этому талант…
— Тогда он мой, — сказал Том мягко. — И я воспользуюсь им для себя. Согласны?
Его самообладание и спокойная уверенность в своей правоте восхищали меня — это были качества, обладать которыми я сама стремилась всю жизнь. Казалось, он абсолютно честен с самим собой. И я была послушна ему. Потому что ему нельзя было отказать в таланте понимать других.
Он приподнял мой подбородок и осторожно поцеловал в губы. Его борода щекотала мне рот, и я открыла его пошире, чтобы позволить его языку — сперва робкому и осторожному, а затем жадному и стремительному — проникнуть туда, куда он желал.
Что-то давно забытое начало пробуждаться во мне. Конечно, желание не было укрыто где-то глубоко. Я обняла его за шею и придвинулась ближе — мне нравилось слушать наше общее дыхание, чувствовать, как его рука ласкает меня. Несколько жарких поцелуев возбудили меня чрезвычайно. Я знала, с чего все началось, но быстро утратила контроль за своими мыслями. Я знаю, что он мог взять меня на руки, мог положить на пол…
Он отклонился на миг и простонал:
— О, Джеки…
Я вся дрожала и не могла произнести ни слова. Все, что говорят о том, что тело берет верх над разумом, абсолютно верно. Потому-то подростки — да и не только они — часто попадают в беду, когда половой инстинкт вытесняет здравый смысл. Никто не предполагает заранее, что такое может случиться — наоборот, вы предполагаете быть разумными. Я часто пыталась вообразить любовную близость, во время которой полностью сохранялась бы ясность мысли — и не могла.
— Вы наверное, не хотели сближаться с таким человеком, как я?
— Почему вы так думаете? Из-за того, что вам пришлось столько пережить?
— Потому что я сам навлек на себя беду.
— Вы не заслужили того, что случилось…
— Джеки, что вы собираетесь делать?
— Не знаю, — ответила я искренне. Обычно я точно знаю, чего хочу, но сейчас я колебалась. Я хотела пойти в спальню, но внутренний голос, бывший копией материнского, говорил мне, что лучше с этим подождать — еще несколько встреч, разговоров, поцелуев, ласк.
— В конце концов мы все равно ляжем в постель, — заметил он.
— Возможно.
— Нам нужно предохраниться?
— Нет, — сказала я.
— Вы чем-то пользуетесь или не хотите упускать шанс?
— Я не могу забеременеть, но могу подхватить инфекцию.
— За четыре года у меня была всего одна связь, но я не заметил чего-то опасного.
То же самое мне когда-то говорил тот врач — потом он, конечно, клял себя за непростительную оплошность. Не знаю почему, но я думала, что, если Том переспал со всеми женщинами Коульмена, я бы непременно об этом узнала. И говоря об одной, он, очевидно, не лгал.
— Можно? — спросил он.
— Да, — ответила я.
Воспоминание о той ночи все еще живо во мне. Он был искусным и внимательным любовником. У него было прекрасное тело, и в постели он оказался столь же интересным собеседником, каким был и до этого.
— Здесь нет занавесок, — сказала я, входя в спальню и держа его за руку.
— Двор освещен и собаки поднимут лай, если хотя бы мышь пробежит по нему.
Он выключил свет, но и снаружи проникало достаточно освещения, чтобы мы могли видеть друг друга. Если бы он оставил наружный свет на всю ночь, то спал бы точно в сумерках.