— На сегодняшний вечер, — ответил я, не совсем понимая, что сказал.
Служащая улыбнулась. Сегодня суббота, впереди выходные, значит, поездка для влюбленных.
— Два места?
Я ответил, что одного достаточно. Служащая забарабанила по клавишам, как автомат. На экране появилось: 19 часов 12 минут. Вокзал Монпарнас недалеко и, если я поспешу, если потороплюсь, если согласен…
— Согласен. Сколько я должен?
Бегом я примчался домой. Запихнул в сумку книгу Мессина, белую рубашку, свои записи и взглянул на часы: 18 часов 30 минут. Нужно найти такси, если не получится ехать на метро. Сколько там станций, не считая бесконечных переходов? Отправление в 19 часов 12 минут…
Схватил ключ от квартиры. Я убегал в спешке, как это сделали 24 августа 1943 года Марсель, Пьер, Симон. Уже на пороге я услышал телефонный звонок. Я ринулся к трубке сказать, чтобы меня оставили в покое. Теперь мне ничего не страшно, я открою тайну Клауса, узнаю, почему его убили. Появился кураж. Клаус позвал меня присоединиться к его приключениям. Я был готов.
Объяснять все это не оставалось времени. Ребекка кричала в трубку, что ждет меня на улице, у нее больше нет сил, она сделала для меня все…
— У нас встреча в 18 часов! Я предупредила родителей Клауса, что его лучший друг придет поддержать их!
— Ребекка, я сделаю лучше, — сказал я, как только мне удалось вставить слово. — Я отправляюсь в паломничество, где меня ждет сам Клаус.
И повесил трубку прежде, чем она успела возразить. В метро я не без удовольствия вспомнил нашу стычку. Последнее слово было за мной. Мне хватило этой маленькой радости. В тот момент я не думал о зле, причиненном Ребекке. Теперь важна только дорога, по которой я отправляюсь с Клаусом, моим другом. Даже оттуда, где он сейчас, Клаус указывает мне путь.
7
Я сел в поезд, вагон 15, место 36, купе для курящих. В вагоне, кроме меня, сидели:
девушка, погруженная в музыку, звучащую из плейера. Судя по ее дергающейся голове, это был рок. Темные волосы девушки падали на смуглую шею и на голубой свитер. Она читала курс естествознания;
обнимавшаяся пара, которой было невтерпеж;
толстый пятидесятилетний мужчина — заядлый курильщик и любитель жвачки; время от времени он нервно перелистывал журнал, пялясь на обнимающуюся пару;
старушка с маленькой собачкой и маленьким чемоданчиком, на котором стояли корзинка и большая бутылка воды;
очень умный маленький мальчик кормил собаку чипсами.
Вот и все.
В общем, не так много людей, чтобы зажать меня на узком сиденье, расположенном к тому же против движения. Я выбрал это купе на шесть мест, посетив перед этим бакалейную лавку поезда, которую почему-то назвали рестораном, и купил там банку пива и упакованный в пленку поднос за 78 франков. Судя по наклейке, на подносе лежали кусок деревенского хлеба, 30 граммов сыра, арденский паштет, кусочек свинины, сахар, перец, соль, масло, горчица, нож, вилка и (зачем-то) ложка. Упаковка была герметичной. Да, забыл еще про салат с уксусом.
Перед Версалем я покончил с едой и, взглянув в окно, увидел, как промелькнула платформа. У меня закружилась голова. Скорость, конечно, а может, дело в еде… Я закрыл глаза и подумал о Клаусе. Платформа в Версале. Сколько встреч было здесь назначено! Во время учебы — каждое воскресенье. В Париже я приезжал на вокзал задолго до отхода поезда, желая найти пустое купе и защитить его от вторжения. Я опускал занавески, раскладывал одежду по всем свободным местам и тем, кто пытался войти в купе, твердо заявлял: «Занято!»
Меня удивляла покорность, с какой пассажиры подчинялись. В дни, когда народу было особенно много, я проявлял безжалостность. Женщины, старики, дети — все стояли в коридоре. Иногда мой уверенный тон и маскировка не спасали меня от стремящихся занять «мое» купе. Для таких чрезвычайных случаев я заготовил грозное оружие: удостоверение контролера, найденное мной однажды в вагоне. Благодаря ему я мог закрывать на замок «мою» дверь.
Остановка в Версале всего две минуты. Я искал глазами Клауса на платформе и делал знак рукой Победа! Купе свободно. Об удостоверении я помалкивал. Мне очень хотелось, чтобы он считал это моей личной заслугой. Клаус располагался и порой хвалил меня. Поезд был в нашем распоряжении и становился нашим «тайным садом». Три часа — ничто для тех, кто жаждет изменить мир. Три часа — только небольшая отсрочка перед пансионом в Алансоне.
Как я любил этот поезд! Его ровный ход, постоянные остановки, отдалявшие неизбежный конец пути, мерный стук колес, окна, в которые мы писали и орали во все горло, зимнее отопление, воскрешавшее в памяти старые сковородки. Как я любил этот поезд, убаюкивающий часы моей свободы.