Отличная мысль, сказал я. И вот тут наконец, пока мы пили кофе на палубе под бамбуком, а мимо скользили взад-вперед речные трамвайчики, я смог спокойно разглядеть Одри. Как это я раньше не догадался, говорил я себе, ведь вот что мне было нужно, нужен был кто-то третий, чтобы пролился свет. Потому что теперь я ясно видел Одри, она любила меня, я продолжал любить ее или только начинал любить, и ничто в ее лице и в ее молчании не противоречило моему ощущению, что это, наверно, и есть она, что это будет она, если я захочу, а я хотел, по-прежнему хотел, спокойно, без волнения, с помощью Макса, игравшего роль человеческой фигуры, которую фотографируют у подножия архитектурного памятника, чтобы зрители оценили его масштаб. Рядом с Максом Одри приобрела наконец совершенно отчетливые очертания: прелестная, обаятельная, взгляд наполненный, рот ненапряженный, она была фотографией любви, которую мне оставалось только сохранить, и даже видеть оригинал уже не требовалось. Я отвел глаза, обменялся дружеским взглядом с Максом, предвкушая мгновение, когда подарю Одри тот самый взгляд, или почти, какой она некогда у меня перехватила, он одинаков для всех женщин, которых любишь, тот же порыв, то же ожидание, короче, взгляд один и тот же, а вот объект - объект иной, он наполняет собой взгляд, окрашивает его и меняет, только это незаметно, происходит словно бы незначительная перемена освещения, разницы не видно, она скрыта в сознании, а Одри разницы и не хотела, она хотела в точности тот самый взгляд, и я ей его дарил, тот мой прежний взгляд, но направленный теперь на нее, - сосущая тоска, уже, и зов, которые могли бы быть обращены к кому угодно, но сейчас были обращены к ней и ни к кому другому, никого другого здесь, насколько я знал, не было, она не могла этого не видеть, да и Макс, впрочем, тоже, отчего чувствовал себя, судя по всему, немного одиноким. Пожалуй, я вас оставлю, сказал он.
Нет, ответил я, нет. Это мы вас оставим. Спасибо за кофе. Все было просто чудесно. Мы пройдемся по набережной.
И добавил еще какие-то подобающие слова. Впрочем, я собирался вернуться, увидеться с ним - во-первых, сегодня же, а во-вторых, разумеется, потом, когда мы будем вместе, я и Одри, - я, понятно, не представлял себе, как бы мы начали жить с ней вместе прямо сейчас, у нее же дети, Симон, тут куча проблем, сначала надо поговорить, обсудить кое-что, а пока мы сойдем с баржи на набережную, я возьму ее за руку, и мы пойдем по городу вдвоем.
Итак, Одри подчинилась моему решению, мы сошли на берег, держась за руки, двинулись по набережной, потом вверх по лестнице на улицу. Наверху я сказал ей: вот, теперь, когда мы идем рядом, это уже на что-то похоже, на что-то нормальное, пусть она правильно поймет, для меня нормальное - это любовь, а ненормальное - ее отсутствие, и доказательством служит тот факт, что с отсутствием любви невозможно смириться, а к любви привыкаешь, но привыкнуть не значит разлюбить, наоборот, начинается потом стадия обустройства, даже домашние тапочки, брякнул я, когда живешь вместе, надеть тапочки - естественное дело, тем более что потом их снимаешь, главное снять так, будто это туфли, вопрос стиля, кроме того, тапочки можно скинуть так, что они улетят. Не преувеличивай, сказала мне Одри, то есть я не против, чтобы у тебя однажды слетели тапочки, нет, не против. Надеюсь, сказал я. Еще мне хочется смотреть с тобой телевизор, вечером, фильмы особенно, я не говорю о передачах, ничего сентиментального, я говорю о близости, мне нужна близость, но я могу сидеть и в носках. Ты меня удивляешь, сказала она. Я не стремлюсь тебя удивлять, ответил я, ты сама виновата, сама затеяла всю эту историю с любовью, и вот результат, добавил я, ты мне нравишься и ты меня любишь, это почти как если бы я тебя уже любил, да я тебя и люблю, ты победила, и я иду дальше, обожаю забегать вперед, воображать, что мы живем вместе, что нам не надо расставаться, дай мне, пожалуйста, договорить, не перебивай. Мне просто интересно, как далеко ты зайдешь в конце концов, сказала она, но не беспокойся, я от тебя не отстаю. Вот именно, ответил я, не отставай и слушайся, достаточно я тебя слушался, у меня потребность проявлять инициативу, понимаешь, вообще-то, скажу тебе, я хотел бы командовать тобой во всем и чтобы ты мне подчинялась, чтобы ты была покорна, так ведь я покорна, Франсис, а если так пойдет дальше, сказал я, предупреждаю тебя, ты как пить дать сделаешь меня счастливым, и добавил: впрочем, это уже совершилось, кажется, я счастлив. Н-да, интересно, выдержишь ли ты мой темп и дальше, а, выдержишь?
Выдержу, ответила она. Поцелуй меня.
Я остановился и поцеловал ее. Потом целовал не останавливаясь. Обнимал за талию, гладил ягодицы, но мы находились на улице, и я перестал. И целовать перестал. Мы пошли дальше. Позднее я спрашивал себя, почему мы стояли перед Нотр-Дам, в смысле, почему именно там. Наверно, потому что мне хотелось повести ее наверх, на башни, просто чтобы повести куда-нибудь немедленно, хотя в субботу, сказал я себе, там будет чудовищная очередь, так оно, кстати, и оказалось. Вернемся лучше на баржу, произнес я вслух, попрощаемся с Максом, ты заберешь свои вещи.
Вещи? - спросила она. Что ты собираешься делать?
Я бы предпочел, чтобы ты не задавала вопросов.
Ладно, сказала она. Мне очень нравится, что не надо задавать вопросов. Можно я только скажу одну вещь?
Да, ответил я.
И она сказала. Сильнее я бы сказать не смог. Мы двинулись в сторону набережной. По дороге Одри вернулась к заинтриговавшему ее вопросу о тапочках. Я объяснил, что не нужно понимать тапочки в буквальном смысле. Это образ. Сексуальный фантазм. Сексуальный? - переспросила она. В широком смысле, сказал я. В очень широком. Есть еще халат. Это немного другое. Чулки. Тоже немного другое. Насчет тапочек постараюсь тебе объяснить. Вот ты приходишь. Домой. Со мной, разумеется. Мы одни. Я хочу тебя. Ты хочешь меня. Ты сразу снимаешь уличные туфли. Но остаешься не босиком, а надеваешь тапочки. Заметь, в данном случае речь идет о твоих тапочках. Не о моих. Это чтоб тебе понятней было. Ты надеваешь тапочки, потому что так удобней. Предположим, у тебя кафельный пол. Босиком холодно. Итак, ты надеваешь тапочки и прижимаешься ко мне. На тебе юбка. В сочетании с тапочками это очень неудобно. Юбка мешает. Тебе тоже. Ты ее снимаешь. Остаешься голой. Я тебя обнимаю. Ты в одних тапочках. Сними их, говорю я. И ты их скидываешь.
Все-таки я тебя люблю, сказала Одри. Твой рассказ совершенно неубедителен, но я тебя все-таки люблю. Объяснись понятней.
Дело в том, что я ошибаюсь, сказал я. Насчет тапочек, я думаю, ты права, а я нет. Но тебе нравится, когда я ошибаюсь.
Мне нравится, что ты меня хочешь, сказала она. Вот и все.
В сущности, сказал я, я на этих тапочках не зациклен. Просто мне хочется зайти с тобой действительно очень далеко. Пройти через привычку, сохранив любовь. Меня теперь ничто не пугает. Я так тебя хочу, что мне на все плевать.
Мы подошли к барже. Поднялись на палубу. Макс сидел в гостиной, похоже, отдыхал с журналом в руках. И с женой. Познакомьтесь, Жанна, сказал он. Франсис. Добрый день, сказала Жанна. Очень приятно, ответил я.