Джастин смотрела прямо и устало, так, как леди Мятный Леденец, когда вспоминала покойного мужа.
– Расскажи мне о доме, – вдруг попросила она очень тихо, умоляюще.
– Там солёная земля, – сказал я, сильно дёргая зайца Барри за его застиранные уши и гремя ногами по ножкам стула.
– О, детка, не стоит кушать землю… – подала голос старая леди, поджимая дрожащие от старости губы.
– Как пересоленный суп?
– Как кровь. Я начал твой портрет. Будешь мне позировать?
Джастин посмотрела на стены, где висели застывшие лица, которые пугали всех, кроме неё, и задала риторический вопрос:
– Разве я когда-нибудь отказывалась?
У Барри оторвалось ухо, Джастин собрала шахматные фигуры в коробку, старая леди часто-часто поморгала, а потом спросила:
– Я уже умерла?
Когда её нашли неживой в лифте, папа закрыл мне глаза и унёс на руках в номер, но я до сих пор помню запах шампуня и леденцов. Джастин тоже была там, но запах смерти перебивал запах её злости.
***
Леди Мятный Леденец проглотила тьма. С хрустом и чавканьем засосала целиком, как огромную расплавленную зефирину, клацнув молнией и выжидающе притихнув. Белые санитары затащили её на носилки и выпихнули сквозь перекошенную пасть отеля.
Папа говорил, что у меня живое воображение, мешок для трупов – это всего лишь мешок для трупов.
Но мне было восемь лет.
– Лукас, слезай, поехали домой.
Папа просил, умолял, брал меня за руки. Он плакал и говорил, что чудес с него хватит, а потом ушёл. Я теребил пальцами оставшееся ухо плюшевого Барри и не хотел слезать со стойки даже тогда, когда из-под неё тьма забрала ещё кого-то неживого. Оттуда, как с пьедестала, я наблюдал, как все стремятся к дверям, но потом поворачивают обратно и печально возвращаются в свои номера. Никто не знал, почему после леди Мятный Леденец и того, другого, ни один жилец так и не выселился из отеля.
Никто, кроме меня и Джастин.
Серые люди с серыми блокнотами задавали серые вопросы и делали вид, что меня не существует.
– Где вы были в момент инцидента?
Джастин – она – отвечала неохотно и грубо, но серый человек просто записывал всё в блокнот. Он сказал, что в её комнате нашли целый чемодан всего, что могло навредить, но не могло выпить кровь леди Инцидент через две маленькие дырочки на шее.
– Подпишите показания, здесь, пожалуйста. «Для Дейва, преданного поклонника».
Джастин села рядом со мной на стойку и протянула оторванное ухо плюшевого Барри. Джастин была похожа на нашу собаку, которую пришлось усыпить, потому что каждую ночь она выла на луну. В восемь лет я не знал, как пахнет страх, но много-много раз после я чувствовал его дуновение запахом её пряных и колючих духов.
– Она была хорошим человеком, – сказала она.
– Правда?
– Она была человеком.
Серых людей становилось всё меньше. Они подходили к Джастин, просили подписать чьи-то показания для Стива, Ларри или Тома, грозили пальцами, говорили «не уезжайте из города» и улыбались.
– Она не уедет, – отвечал я, потому что Джастин только смотрела перед собой и иногда корчилась так, будто хотела закричать. – Никто не уедет.
– Я привезла это для тебя, – сказала она, когда никто не мог слышать, показав список всего, что нашли под её кроватью в чемодане на колёсиках.
– Я видел, – кивнул я, – мне понравилось.
– Я была не готова, что ты… – Слово «ребёнок» так и не прозвучало, но я всё равно его услышал и довольно улыбнулся.
– Я знаю. Здорово я придумал?
Когда мне было восемь, я сидел рядом и говорил не тем голосом, которым в магазине игрушек клянчил у мамы плюшевого друга для Барри или которым плакал, потерявшись в толпе. Когда мне было восемь, я говорил только то, что хотел он – зверь внутри меня, очень злой на Джастин за то, что она никогда не задавала правильных вопросов.
Сейчас я уже не ребёнок, мне вернули голос, и я могу сожалеть о том, что у неё не хватило смелости и отчаяния открыть чемодан.
– Пора пить чай, – сказал кто-то незнакомый, но не серый.
– Люблю чай, – сказал я тогда, и плюшевый Барри в предвкушении заскакал по моим коленям. – Я редко пью чай.
– У тебя нет дома чая?
– Есть, но я пью не его.
Джастин зажмурилась и спустила меня на пол так, словно я был саблезубым тигрёнком с бешеными жёлтыми глазами.
– Чай лучше, – сказала она, просто чтобы что-то сказать.
– Нет, совсем нет, – рассмеялся я.
Она покачала головой, нахмурилась, вздохнула и, ещё не открыв глаза, прижала меня к себе трясущейся рукой.