– А что он, собственно? Выскочил весь в смятении.
– Того и гляди даст задний ход. Разводит какую-то сомнительную философию – право сильного и прочее. Если на суде заявит, что ничего не видал, начнется неразбериха. Потерпевший даже опознать преступника не может – ослеп.
– Да, мне говорили. И сотрясение мозга…
– Угу. И запишет суд в решении: учитывая, что потерпевший получил тяжелую травму черепа, показаний его недостаточно для вынесения приговора.
– Свинство! Держи бульдожьей хваткой своего единственного!
– Погоди минутку, при тебе лучше думается… Если сделать так: с помощью этой папки я привожу в чувство хулигана Платонова и сразу устраиваю им очную ставку. Только шиворот-навыворот?
Кибрит кивнула одобрительно: поняла.
– А инструкции побоку?
– Побоку!
– Ну-ну… Желаю удачи.
– Стоп, сударыня. Юбка сантиметров на двадцать короче твоей – это как?
– Довольно вызывающе.
– И подтверждает сомнительность морального облика девушки?
– Ну-у, Павел, что за ханжество!
Пал Палыч задумал простенький, но остроумный трюк.
На обычной очной ставке свидетель рассказывает и уличает преступника. Шиворот-навыворот – это заставить самого подследственного все рассказать и признать вину. Куда тогда деваться колеблющемуся свидетелю? Опровергать преступника вопреки всякой логике?..
Власов принял приглашение в Бутырку с болезненным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.
В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужденной болтовне его с дежурной:
– Ниночка, что вас давно не было?
– Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.
– Так что скоро нас покинете?
– Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?
– На солнышке.
Все еще держалось неурочное тепло, но могло сломаться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.
– Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.
– Будет сделано, Пал Палыч.
– Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?
Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знаменский скрылся.
– Курить здесь можно?
– Да, пожалуйста, – разрешила Ниночка.
Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.
– Не думал, что в городе может быть такая тишина.
Тишине новички обязательно удивлялись.
– Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.
Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ниночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.
– Хороший следователь? – кивнул Власов вслед Знаменскому.
– Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!
Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:
– Это не я, это сами заключенные говорят!
– Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?
Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.
Она уйдет – найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.
(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастливое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.
История описана нами в повести «До третьего выстрела»).
…Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспертизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:
– «Место кровоподтека на лице потерпевшего соответствует удару, нанесенному человеком, выше его ростом, а именно…»
– Ваш рост, верно?
– Ну и наворочено в этих таблицах…
– Специалисты работали. Кому бы другому я и показывать не стал – слишком сложно. Но вы человек неглупый, с полувысшим образованием… – польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.
– Понятно, – утер лоб Платонов. – А тут что?.. «Наиболее вероятно, что удар нанесен правым сжатым кулаком руки, чему соответствуют расположение, конфигурация… расположение, конфигурация и глубина гематом… смотри таблицу шесть». Это ж надо!
– А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.
Платонов круглил глаза, из которых испарилась наглость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следователь с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…
– Значит, что же мы имеем, гражданин майор? – озабоченно спросил он. – Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс вагон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?
– Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка – не райотдел. Нас не достанешь, – и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!
– Вот петрушка! – горестно изумился Платонов. – Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное признание?
– Честно – советую.
– К чистосердечникам отношение, говорят, получше.
– Безусловно.
– Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заголила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?
– Теперь уж нельзя.
– Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолковали бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…
Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.
– Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.