В своих воспоминаниях Таубе пишет, что инцидент в Доггер-Банке начался не тогда, когда русские броненосцы стали стрелять по английским рыбацким шхунам, а раньше, когда, заметив «Аврору», приняли ее за японский миноносец. Поэтому рыбацкие суда или были обстреляны ошибочно во время всеобщего умопомрачения, или (менее вероятно) были накрыты снарядами, выпущенными по другим целям. Таким образом, последовательность событий такова: 1-е — «Аврора», 2-е — траулеры, а не так, как предлагает рапорт Рожественского, то есть круг совершенно обратный. Это было известно британской делегации, но не русским. Рожественский скрыл даже от своего правительства, что первым был обстрелян свой же русский крейсер, наверное, боялся, что это известие вызовет бурю гнева, недовольства и насмешек.
В этой ситуации адмирал Дубасов был вынужден затребовать судовые журналы русских броненосцев, и они были ему переправлены уже из Африки. Таубе считает: записи в судовых журналах подтверждают, что два миноносца, замеченных на Доггер-Банке, были на самом деле «Аврора» и «Дмитрий Донской» и вот из-за этой-то ошибки весь сыр-бор загорелся.
Так как Таубе не приводил судовые журналы дословно и так как пишущие на тему Доггер-Банки не подвергали сомнению веру в то, что первыми встревожили русских траулеры, можно было бы отбросить утверждения Таубе как неточности, встречающиеся порою в эмигрантской литературе. Но тщательное изучение официального рапорта «Авроры» (уже цитированного выше) показывает, что этот корабль действительно был обстрелян первым, и все другие показания являются ошибочными в свете хронологии событий. (Этот рапорт не был доступен до 1915 г., а позднее, в условиях Первой мировой войны, он прошел незамеченным.) Когда русская делегация узнала правду, там решили говорить, что «Аврора», как и траулеры, была обстреляна случайно, когда били по миноносцам.
Поскольку русские всегда могли отказаться подписывать результаты расследований комиссии, они могли довести их до приемлемого для себя, безболезненного вида. (Таубе говорит, что существовали два доклада: один был «официальный», опубликованный, и другой — более правдивый, не опубликованный.) Однако русские делегаты навряд ли могли надеяться убедить комиссию, что взаправду существовали миноносцы. Геккельман, чьи алармистские разведданные во многом были ответственны за все дело, отказался сам и запретил своим агентам давать показания, мотивируя тем, что такое участие обнажит работу его Интеллидженс сети. Тем не менее официальное заключение комиссии было недалеко от русского взгляда и вовсе не враждебно ему.
В докладе среди прочих пунктов заявлялось, что «Камчатка» стреляла не по миноносцам, а по шведскому судну «Альдебаран» и четырем другим судам. Было договорено, что в ту темную ночь был легкий туман, что рыбацкие суда сигналили друг другу ракетами, что на «Суворове» увидели зеленую ракету, а затем примерно в 4000 ярдов по носу справа приближающееся судно, не несущее огней. Рожественский, как установила комиссия, приказал открыть огонь по этому судну. В следующее мгновение броненосец чуть не смял под собой траулер, и Рожественский просигналил: «Не стрелять по траулерам!» Сразу же после этого было замечено судно слева, и по нему был открыт огонь. Комиссия констатировала, что стрельба продолжалась «более, чем было необходимо» и что ввиду заведенного порядка, когда адмирал управлял огнем, освещая прожекторами выбранную цель, к несчастью, было слишком много кораблей, прочерчивающих море собственными прожекторами. Русский член комиссии, адмирал Дубасов, не настаивал на том, что японские боевые корабли действительно были (видимо, он знал, что член комиссии — француз, друг России на переговорах, не поддержит его).
Инцидент в Доггер-Банке (или, как его назвали русские, Гулльский инцидент) использовался до сих пор как доказательство некомпетентности Рожественского. Ответственный за такое скопление боевых кораблей и жизней, он имел все основания быть бдительным. Первая Тихоокеанская эскадра была изранена в Порт-Артуре в результате внезапной торпедной атаки, поэтому адмирал имел все основания застраховать себя от повторения японцами подобной тактики.
Помня Копенгаген, памятуя о воинственности адмирала Фишера и других британских адмиралов, зная о британской поддержке Японии и плохо скрытой враждебности к России, Рожественский вполне резонно мог ожидать торпедной атаки на свои корабли, совпавшей, например, с объявлением Британией войны России. Во всяком случае, даже не вступая в прямые военные действия в отношении России, Британия могла сделать возможным появление японских миноносцев в Северном море, что без этого, само по себе, было бы маловероятно.