И вдруг они услышали крики, прорвавшиеся даже сквозь адский грохот боя: «Откройте! Откройте!» — взывал чей-то голос, искаженный первобытным животным страхом. Крики неслись откуда-то сверху, из-за железной, окрашенной в зеленый цвет двери чердака.
— Послушай, а там что?
— По-моему, тюрьма, — отозвался Ласло.
Минута колебаний. В следующий миг они уже мчались вверх по лестнице. На счастье, снаружи, в скважине запертой двери, торчал ключ: «брат» Понграц перед самой бомбежкой приносил арестованным еду, а уходил, как видно, несколько поспешно. Дверь, будто толкаемая изнутри тугой пружиной, мгновенно распахнулась, едва не свалив Ласло с ног. Гонимый паническим страхом Янчи Киш не сбежал, а буквально скатился по лестнице, растянувшись на последней ступеньке во весь свой рост. Когда он попытался подняться, в конце коридора со страшным грохотом взорвались восемь отличных лимонок «брата» Тарьяна. Янчи Киш так и сел, оглушенный, окаменевший, словно утративший рассудок. Зато Шани Месарош сохранил хладнокровие и сообразительность. Одного мгновения ему было достаточно, чтобы оценить обстановку: лестница, коридор и двор безлюдны, Ласло и тот, другой, испуганно приникший к стене, — без оружия. Бежать! Бежать — и притом сейчас или никогда!
Словно железные обручи, припечатали Ласло к стене две жилистые руки.
— Хватай другого! — крикнул Шани своему перепуганному дружку. — И тащи сюда, теперь их запрем туда.
Не успел парнишка-писарь опомниться, как угодил в объятия Киша.
В первую секунду Ласло не знал, хохотать ему или орать от ярости. Но пока к нему возвратился дар речи, он уже успел обдумать создавшееся положение: сейчас эти верзилы запрут их, а сами бросятся бежать и угодят прямо в лапы часовых при входе.
— Да отпусти ты! Я же вызволить вас хочу отсюда.
Объятия мрачного черноволосого гиганта немного ослабли.
— Не понимаешь, что ли? Выведу я вас отсюда. Только не теряйте понапрасну время.
— Как ты нас выведешь? — спросил черный и снова навалился на Ласло.
— Как, как! По настоящим документам.
— А если обманешь?
— Мои бумаги в плаще, в левом кармане, — прохрипел Ласло. — Достань. Если обману, так и мне без них не выбраться. Только быстрее, а то проколупаемся тут…
Шани запустил одну руку в карман ласловского дождевика, достал бланки документов и отпустил Ласло.
— Пошли на второй этаж, там спокойнее.
Прислонив бланки к трясущейся мелкой дрожью стене, они заполнили два «белых билета».
— Напишу: негодны по слабоумию, — объявил Ласло, ощупывая все еще нывшую после объятий силача руку. Он шутил, а у самого под ложечкой посасывало: он всерьез боялся за исход этой авантюры.
В здании казармы по-прежнему не чувствовалось и малейших признаков жизни. В грохоте бури нилашистам, к счастью, было не до них.
Повеселев, — на каждого по «белому билету» в кармане! — все четверо заспешили к выходу.
Под аркой ворот, возле сторожевой будки, стоял единственный часовой, спрятавшийся за выступ стены. Рядовой солдатик с нилашистской повязкой на рукаве с радостью отдал бы десять лет жизни любому, кто хоть на часок сократил бы время его военной службы! Четверо предъявили «белые билеты». Солдат изумленно уставился на них.
— И вы хотите идти сейчас? Обождите хоть; пока они утихомирятся.
Ласло махнул рукой.
— Кому мы нужны, порох на нас изводить!
Все же кровоподтеки на лице у обоих грузчиков показались часовому подозрительными.
— Где это вас так отделали? — спросил он.
— В блиндаже сидели в Крепости, а перекрытие рухнуло… Две тетечки так и остались там навечно. У одной такие же добрые, грустные глаза, как у тебя, брат, — сочувственно поглядел на солдатика Шани. — Не матушка твоя, случаем? Капосташ фамилия…
Часовой покачал головой:
— Нет, мы из Лайошмиже. А народу нонче тьма гибнет, — дрожа всем телом, поддакнул он. — Тьма, черт бы все это побрал!..
То ползком, то короткими перебежками от ворот до ворот они пробирались вдоль безлюдной Главной улицы.
На площади Марии мальчишка-писарь простился и пошел наверх, в Крепость.
— Смотри, будь осторожнее! — предостерег его Ласло. — Только надежным людям давай бумаги. И только по одному. А то влипнешь.
Еще не прошло и двенадцати часов с момента, когда он сказал себе: бороться, хотя бы в одиночку! И вот их уже трое! А эти двое новеньких, видно, крепкие парни. И, вероятно, не очень дружны с нилашистами. Только теперь он разглядел их поближе, основательней.