Унылый старичок, как видно из чужих, пристроившийся прямо у входа, на полу, сетовал, шамкая беззубым ртом:
— У меня на улице Чорс два кило сахару осталось. Да вина десять бутылок…
Неожиданно к беззубому старику подсел Лайош Сечи.
— А где оно, это ваше вино, дедушка?
— Где я живу, на улице Чорс… Только там фронт очень близко, все время палят и палят… Не выдержал я. А с собой всего не унесешь… И оставаться нельзя было: все время так и палят, так и палят. Взял только самое необходимое…
— Я бы сходил с приятелем, принес. Можно еще туда добраться?
Старик подозрительно покосился на Сечи, но все же в глазах у него блеснула надежда.
— Сходили бы?..
А в голове билось сомнение: можно ли доверить ключ от погреба этому лохматому, заросшему незнакомцу? Сечи и правда не только не брился с самого начала осады, но и умываться-то ему не каждый день удавалось.
— Меня здесь знают. Вот хоть господа Сакаи. Словом, если оно еще уцелело, ваше вино, я принесу. Вопрос только: можно ли еще туда добраться сейчас?
— Наверное, можно, — как-то неуверенно проговорил старик. — Отчего же нельзя? Фронт там, правда, близко — так ведь он уже давно там. Не думаю, что за два дня, пока я здесь…
— Только дайте мне, пожалуй, записку, чтобы меня впустили. А то, чего доброго, еще за грабителя примут…
Когда они договорились и старик трясущейся рукой стал писать записку дворнику, в убежище появился Юхас. Сечи отвел его в сторону и спросил глазами: ну как? А машинист едва удерживался, чтобы не расхохотаться громко, радостно.
— Превзошло все ожидания, — сказал он, улыбаясь и подмигивая. — Чуть и сам богу душу не отдал… Вагон на вагон зашвырнуло! Воронку в земле вырыло, наверное, до самой Чертовой речки, что под полотном дороги в трубу взята. Нет больше бронепоезда!
— Утром перейдем через линию фронта, — шепнул Сечи.
Ночью они почти не спали, на рассвете проснулись первыми. По вымершим улицам металось эхо одиночных винтовочных выстрелов. Они разыскали Шани Месароша и его товарища. Приятели уже перестали опасаться ареста и вернулись в свой дом, в комнатушку дворника под лестницей. Сечи разбудил их. И парадная дверь, и дверь в комнату существовали лишь номинально — закрыть ни ту, ни другую было уже невозможно.
Сечи сказал Шани, что он должен на словах передать дяде Мартону, и заставил его повторить.
— Если сумеешь, постарайся сегодня же утром…
— А вы?
— Не удастся — возвратимся сегодня вечером или завтра. А удастся — тоже быстро вернемся…
— Ты скажи: долго все это будет еще тянуться?
Сечи пожал плечами.
— Теперь, как мне кажется, действительно не больше одной-двух недель…
Шани медленно встал с постели, потоптался на полу в одних трусах, начал одеваться.
— Слухи всякие ходят… Вчера вот слышал, будто немцы в наступление перешли, до Дуная прорвались…
— Хотели бы прорваться! Я сегодня всю ночь не спал. Что-то совсем не слышно было их «юнкерсов». Если и прилетали, то один-два, да и обчелся. А это говорит куда больше, чем все слухи. Ну ладно, мы пошли! До свидания!
Они стали спускаться по покатой улочке. Это было не так просто. Улица была заставлена множеством полуразбитых и совсем разбитых повозок и машин — местами от стены до стены. Сечи и Юхас попадали в запутанные лабиринты, ползли под телегами и грузовиками, и, пока добрались до табанского кладбища, даже на ледяном предрассветном ветру их прошиб не один пот.
— Думаешь, проскочим? — волновался Юхас.
— Я недавно без единой бумажки прошел через нилашистские патрули, — сказал Сечи. — С одной солдатской книжкой. Но ее я даже вытаскивать не стал, чтобы не выявилось, что я дезертир. А теперь у нас отличнейший пропуск: десять литров вина! Никому и в голову не придет, что мы собираемся через фронт драпануть… Десять литров вина! Да это же всякому солдату понятно…
Когда Шани и Янчи Киш пришли в убежище на Туннельной улице, там, несмотря на ранний час, царил страшный переполох. Вместе с супом Магда принесла Жуже Вадас потрясшую всех новость: на Крепостной горе открылся «Бакалейный магазин Рева»! Сама она услышала эту новость у колодца, от жившего в Крепости старичка, который каждое утро одним из первых приходил за водой. Пока стояли в очереди, а затем по дороге домой — несколько улиц им можно было идти вместе, — старичок поведал Магде всю свою жизнь: у него в Пештуйхее свой домик, сам он бездетный вдовец, почтовый служащий на пенсии. Единственный его родственник, младший брат Оскар Мур, референт из министерства, живет здесь, в Крепости. Старичок — крестный отец трех дочерей Мура, им же завещал он и свой дом. По большим праздникам старый господин обычно ужинал у Муров и оставался у них ночевать. А на рождество застрял вот здесь окончательно, не смог больше выбраться к себе домой.