Сюда согнали самых различных людей. Были здесь безвинные неудачники и были трусы, доказывающие свою невиновность. Эти именно из трусости совершили в свое время смелый поступок, — совершили, страшась надвигающихся перемен и вместе с тем ожидая от этих перемен сказочной карьеры, — а теперь любой ценой стремились доказать свою невиновность. Были и богачи, которых Петер Хайн и его подручные хотели выжать как лимон. И, наконец, попались сюда «политические» всех оттенков. Политических было пятеро, среди них двое коммунистов: Денеш и еще один — Мартон Андришко, приземистый человек лет пятидесяти с тяжелыми руками металлиста; судя по его палоцскому выговору, Андришко был уроженцем Гемёра или Нограда. Привезли его в тюрьму в один день с Ласло и тоже пытали, но делали это осторожнее; палачи боялись, как бы не умер он у них на руках: стар, да и сердце уже не в порядке. Между тем Хайн рассчитывал заполучить от него очень важные показания. Схватили Андришко, когда он разбрасывал листовки «Венгерского фронта».
За вычетом одного-двух трусов все заключенные оказались людьми уживчивыми и быстро сплотились, невзирая на различия в политических взглядах и в причинах ареста. И хорошо, что случилось именно так, иначе узники в этом отвратительном тесном застенке причинили бы друг другу большие муки, чем их палачи.
Когда Денеш в пятый раз потерял сознание, его наконец сняли с дыбы. Палачам уже не удалось привести его в чувство водой, и они сделали ему инъекцию. С этим средством пытки Лайош Денеш познакомился впервые и потому не знал, что сейчас начнется самое страшное: суставы возвратятся в свое естественное положение, мышцы постепенно обретут свою обычную форму, в онемевших членах возобновится кровообращение. Из его рта, между судорожно клацающими зубами, тянулась струйка пенистой, смешанной с желчью слюны и нескончаемый стон: у-у-у. Пока Денеша волокли до камеры, он, даже и после инъекции кофеина, снова потерял сознание. И в себя пришел, только когда почувствовал, как ему заботливо растирают руки и ноги, а еще кто-то, положив его голову к себе на колени, из ложки поит его водой. Лаци сделал глубокий вдох, маленькими глотками выпил целый стакан воды и тихим, бессильным голосом попросил еще. Пока передали воду, третий сосед попробовал вложить ему в рот несколько небольших кусочков хлеба с еще меньшими ломтиками сала. Есть Ласло, правда, ничего не стал, но принесенную воду снова выпил всю, до последней капли. И вновь его окружила мягкая, как вата, и теплая — тоже как вата — темнота. И заботливые, старающиеся не шуметь друзья.
— Дядя Марци, — позвал Денеш тоненьким детским голоском.
— Здесь я, братец мой, здесь я, — прошептал в ответ старый рабочий, нежно прижимая к себе голову мученика.
— Долго я там был?
— Долго.
— Больше, чем в прошлый раз?
— Да, бедненький… Но ты и на этот раз выстоял молодцом. Очень уж злы они были на тебя, эти гады!..
— Дядя Марци, — снова зашептал Денеш. — Я не знаю, выйдем ли мы на свободу… Но если… вы ведь так много всего пережили… Если встретите когда-нибудь после освобождения… одного товарища… Лайоша Сечи, — скажите ему, что когда я с ним однажды о смерти говорил — дураком я был… Не так уж это и страшно… А чистым и честным умереть — это даже прекрасно!..
Он умолк, а на ладонь старого рабочего упали крупные, горячие капли.
…Ласло Денеша после этого пытали еще два раза. К концу четвертой недели потерявший терпение палач уже скрежетал зубами от ярости. Плюнув наконец Денешу в лицо, он заорал:
— Ну что ж, молчишь? Ладно. Значит, ты жалкий еврей, и все… К нам это не имеет никакого отношения. Передадим-ка мы тебя братьям нилашистам. Пусть они тебе покажут вашего венгерского бога!..
Ласло даже проститься не успел с Мартоном Андришко: в закрытой машине его увезли в нилашистскую тюрьму на улице Молнар.
А там он встретил Белу Пакаи.
Некоторое время Фельдмар ежедневно звонил Ласло Саларди по телефону. Они встречались в институте имени Пала Телеки, в кафе «Музей». Как-то ночью встретились даже втроем — с Миклошем Сигети, чтобы обсудить некоторые вопросы борьбы. Создание организации продвигалось успешно. Да и на фронте события словно бы начали развиваться стремительнее. Саларди повеселел.
Но вот однажды Фельдмар не дал о себе знать. Ни в этот день, ни на следующий. На третий день Ласло сам позвонил ему, вернее, его соседу по квартире, врачу. Ответил испуганный женский голос: «Ни господина Фельдмара, ни моего мужа нет дома, они вместе… вместе ушли». У Ласло сразу от лица отлила кровь, и он, даже не поблагодарив, положил трубку. К счастью, Ласло был дома один.