Пока танки с грохотом и лязгом мчались на фашистские позиции, тридцать винтовок и четыре пулемета взвода Капи обрушили свой свинец на отлично видимые цели — огневые точки эсэсовцев. Наступавшие советские солдаты, может быть, и не заметили бы этой неожиданной поддержки, но возглавлявший атаку майор-танкист обратил на нее внимание.
В тот же вечер Эндре Капи ужинал с майором-танкистом за одним столом, сымпровизированным из снарядного ящика, а солдаты Капи — за исключением двух убитых и пятерых раненых — от всего сердца братались с крепкими русоволосыми украинскими хлопцами. Солдаты-перебежчики. все как один, обтянули кокарды своих пилоток красным сукном. Украсил красным сукном пилотку и Капи. Увидев это, один из его солдат — коренастый паренек с Куншага — весело крикнул:
— А ведь мы теперь партизаны, господин лейтенант!
Наутро майор разбудил Капи радостной вестью — в Дебрецене образовано Венгерское национальное собрание! — и спросил, не хочет ли он, Капи, пойти на службу новой, демократической власти. В полдень венгерский лейтенант Капи на советской штабной машине уже мчался, — насколько, конечно, можно было мчаться по забитым колоннами, разрушенным бомбежкой дорогам, — в сторону Дебрецена.
Двадцать третьего декабря правительственный комиссар банка вызвал к себе Ласло Саларди. Комиссар сидел за письменным столом и читал какой-то документ, отпечатанный литографским способом. Глаза у комиссара были опухшие, красные. «Уж не плакал ли?» — удивленно подумал Ласло.
— Скажите, господин доктор, когда будет закончена работа в хранилищах? — хриплым голосом спросил комиссар.
— Недели через две-три, господин правительственный комиссар.
Комиссар встал из-за стола и, вздохнув, подошел к окну.
— Две-три недели? — переспросил он и пожал плечами.
Ласло решил, что на него донесли. Это мог сделать, обозлившись на него, «мальчик со странными влечениями», сопляк-нилашист, следивший за эвакуацией банковских ценностей. Тем более что работа в хранилищах действительно шла очень медленно. Человек знающий сразу угадал бы здесь саботаж. Упаковочные ящики давным-давно стояли наготове, но ни один из них не наполнили банковскими ценностями, не говоря уже об отправке.
Ласло не сомневался, что комиссар вызвал его именно поэтому, и приготовился объяснять, доказывать, какой осмотрительности и ответственности требует их работа — проведение инвентаризации. Шуточное ли дело — миллионные ценности!..
Однако правительственный комиссар вернулся от окна к столу, остановился и, повторив:
— Две-три недели! — махнул рукой.
И Ласло вдруг понял: дело не в хранилище. Рассеянно заданный вопрос — всего лишь повод, чтобы начать разговор… Комиссар стоял, опершись кулаками о крышку стола и понурив голову. Ласло вдруг пришел в замешательство: два с половиной месяца шла между ними эта смертельно опасная игра, и по роли полагалось одерживать верх тому, кто сидел за столом. Сейчас впервые Ласло брал верх, причем открыто, так, что противник его признает это.
— Право, я не знаю… не знаю даже, с чего и начать, — заговорил комиссар. — Впрочем, благодарю вас, пожалуй, не стоит… я вообще не в состоянии сегодня что-либо обсуждать. Совершенно выбит из колеи. У нас в доме случилось нечто чудовищное… Это ужасно!.. — Комиссар, бледный и смертельно усталый, опустился на стул. — На четвертом этаже У одного из жильцов, оказывается, пряталась женщина. Якобы еврейка… И вот ее нашли… Верите ли, ее за волосы схватили и волокли по лестнице на глазах у всего дома. Голову ей буквально раскололи. А женщина была беременна, и она родила… прямо там, на лестничной клетке… с разбитой головой… — Комиссар содрогнулся, вскочил и снова подошел к окну. — Я ведь тоже учитель… как и вы, — продолжал он, с трудом подыскивая слова. — Немецко-французское отделение… Много лет без работы. В конце концов устроился в расчетный банк, письмоводителем…
Комиссар затряс головой и беспомощно развел руками, словно говоря: «Что у меня общего со всем этим?! Да разве я знал, что все так кончится?.. Я не хотел этого…»
Но он не произнес больше ни слова.
И вот теперь, после стольких вынужденных встреч за эти два с половиной месяца, Ласло впервые глянул этому человеку прямо в глаза. И как бы в подтверждение того, что они действительно поменялись ролями, комиссар растерянно отвел взгляд в сторону. А Ласло — будь что будет! — спросил тихо:
— Вы — антисемит?
Что он сейчас — возмутится, наорет на него, вышвырнет из кабинета? Но ничего такого не произошло. Напротив, комиссар задумался и тихим, искренним голосом сказал: