Едва ли не лучшим образцом этого жанра Свифта может служить «Проповедь о спанье в церкви».
Свифт начинает эту проповедь с цитаты из «Деяний апостолов» (глава XX, стих 9): «…И там сидел у окна некий молодой человек, по имени Евтихий, впавший в глубокий сон, и пока Павел говорил проповедь, — он, погруженный в сон, упал с третьяго яруса и поднят был мертвым».
После этого Свифт переходит к самой проповеди, с неподражаемым юмором высмеивая привычку своих прихожан спать в церкви:
«Я умышленно выбрал эти слова, чтобы отвлечь, если возможно, часть этой аудитории от получасового спанья, для которого это место в это время дня признано чрезвычайно удобным…
«Несчастный случай, происшедший с этим юношей далеко не в достаточной степени обескуражил его преемников, но так как современные проповедники, хотя и превосходят св. Павла в искусстве располагать людей ко сну, но значительно ниже его стоят в совершении чудес, то люди стали очень осторожны в выборе безопасных и удобных мест и поз для отдыха, без риска для своей особы…
«Проповедник, бросив с кафедры взгляд вокруг себя, не может не заметить, что некоторые лица постоянно шепчутся и своим видом и жестами заставляют подозревать, что они в это время клевещут на своих соседей. Другие стараются найти смешное в том, что они слышат и с большим умом и юмором вызывают взрыв смеха.
Но все это ничто в сравнении с поступком тех, кто приходит сода, чтобы спать. Опиум действует не таким усыпляющим образом на многих людей, как послеобеденная проповедь. Постоянная привычка привела к тому, что слова проповедника превращаются для них просто в род отдаленного звука, сильнее которого ничто не может убаюкать их чувств. А что именно звук проповеди усыпляет их умственные способности ясно видно из того, что они все аккуратно просыпаются по окончании проповеди и с большим благочестием.
Все эти замечания могут иметь значение для людей, когда они не спят, но что делать со спящим? Каким способом держать его глаза открытыми? Будет ли он поколеблен соображениями об общественной вежливости? Мы знаем, что спать в обществе является вообще признаком плохого воспитания; между тем утомительная докучливость многих болтунов сделала бы это более простительным, чем самая скучная проповедь. Разве по вашему это малый труд просидеть четыре часа, глядя на пьесу, где все добродетели и религия открыто подвергаются поруганию? И разве нельзя полчаса послушать, когда говорят в защиту того и другого? Разве это поступок судьи (я имею в виду хорошего судью), слушать одну сторону дела и спать когда излагается другая?
Я считаю, что это неприличное отношение большею частью происходит от того излишества и невоздержанности, которым люди поддаются в этот день. Люди делят время между богом и своим чревом, — раз они после обжорливого обеда идут с притупленными чувствами в дом божий, чтобы спать».
Разумеется такими сатирическими проповедями не мог утешиться могучий ум Свифта. Он жаждал несравненно большего поля деятельности, и в этих проповедях с церковной кафедры звучала несомненно ирония по отношению к тому неприятному для него ремеслу священника, на которое он был обречен».
Казалось, Свифт был рожден для того, чтобы вести при помощи своей неукротимой воли за собою людей. Но куда и кого мог повести он с помощью затхлых евангельских текстов или того затуманенного «эзопова языка», к которому ему нужно было прибегать для выступлений с церковной кафедры?
Личные огорчения и неудачи, поиски новой общественной деятельности сделали Свифта еще более чутким к нуждам народных масс, для которых он должен был являться «пастырем духовным». Он охотно занимается благотворительностью. Из своих доходов, теперь довольно значительных, он выделил третью часть на помощь беднякам. С методичностью и аккуратностью, вообще свойственной Свифту, он с небольшими средствами оказывал порядочную поддержку беднейшему дублинскому населению. Он создал род ссудо-сберегательной кассы, раздав пятьсот фунтов стерлингов взаймы суммами от пяти до десяти фунтов стерлингов. Эти деньги ой давал разным ремесленникам для организации или развития их предприятий. Когда деньги возвращались, он давал их другому лицу, и вся основная сумма почти всегда была в расходе. Он не требовал никаких процентов за эти ссуды, — и единственным условием для их полпенни было поручительство какого-нибудь лица, достойного доверия. Таким образом этот свифтовский фонд не иссякал, и как скромен он ни был, многие лица по свидетельству дублинского друга Свифта Шеридана, обязаны были началом своего благополучия Свифту.