— Данные баллистической экспертизы. Их убили из другого оружия.
Я ошеломленно помолчал, потом спросил:
— Какие-нибудь идеи на этот счет в участке Беверли-Хиллз имеются?
— Да, там почти уверены, что знают убийцу, однако дела у них все равно не получится.
Поразительные новости следовали одна за другой.
— Так кто это был?
— Родные Иоганна Рильца. Их рук дело.
— Откуда это известно?
— Из тех же данных баллистики. Пули девятимиллиметровые, свинцовые, как у парабеллума, медное покрытие. И пули, и гильзы произведены в Германии. Эксперты участка Беверли-Хиллз исследовали их и выяснили, что выпущены они из маузера модели «Си-девяносто шесть», также произведенного в Германии. Они думают, что им просто-напросто сообщение хотели оставить.
— Сообщение из Германии. И что теперь будет?
Бош пожал плечами:
— Я знаком с парой детективов, которым вся эта история сулит приятную поездку в Германию. Однако, если убийца вел себя умно, ничего эти ребята не найдут.
— Да, но как же они доставили сюда оружие?
— Это как раз несложно. Через Канаду или воспользовались, если им позарез было нужно, чтобы оно попало к ним точно в срок, «Der Fedex».
Я не улыбнулся. Я думал об Эллиоте, о том, как правосудие само добивается равновесия в своих делах. И Бош каким-то образом понял, о чем я думаю.
— Помните, что вы сказали мне, поговорив с судьей Холдер и сообщив ей, что знаете: за всем этим стоит она?
Я пожал плечами:
— Не помню.
— Вы сказали, что иногда правосудие не может ждать.
— И?..
— Вы были правы. Иногда оно ждать не может. По ходу процесса стало ясно, что Эллиоту удастся выкрутиться. И кто-то вынес ему свой собственный приговор. Знаете, как называлось в те времена, когда я служил патрульным, убийство, ставшее следствием уличного самосуда?
— Как?
— Свинцовый вердикт.
Я понял, что он хотел сказать. После этого мы оба молчали довольно долгое время.
— Так или иначе, это все, что мне известно. — Бош спрыгнул с перил на веранду. — Ладно, мне уже пора эту публику по тюрьмам развозить. Хороший будет денек.
— Странно, что вы заглянули ко мне именно сегодня, — сказал я. — Как раз вчера вечером я решил задать вам при следующей встрече один вопрос.
— Да? Какой?
Я на секунду задумался, потом кивнул сам себе. Да, все правильно.
— Разные склоны одной горы… Тебе известно, что ты очень похож на своего отца?
Он не ответил. Только кивнул и снова повернулся лицом к городу. Потом спросил:
— Когда ты догадался?
— Строго говоря, вчера вечером, когда перебирал с дочерью старые снимки и альбомы с вырезками из газет. Но думаю, на подсознательном уровне я знал это уже довольно давно. Мы с ней разглядывали фотографии моего отца. Я никак не мог сообразить, кого же он мне напоминает, а потом вдруг понял — тебя. И как только понял, все стало на своим места.
Я подошел к перилам, встал рядом с ним.
— В основном я знаю его по рассказам других людей, — сказал я. — Множество самых разных дел, множество женщин. Но существуют собственные воспоминания, которых нет в книгах, мои воспоминания. Помню, я зашел к нему в кабинет, который он устроил дома, когда заболел. Там на стене висела картина в рамке — собственно, гравюра, «Сад радостей земных». Странная, а для семилетнего мальчишки и жутковатая… Он посадил меня к себе на колени, заставил приглядеться к этой картине, сказал, что ничего в ней страшного нет. Что она прекрасна. И постарался, чтобы я запомнил имя художника. Иероним Босх. То есть это в Испании его зовут Босхом, у нас — Бошем. А имя рифмуется с «аноним», так он мне и сказал.
Сейчас у меня перед глазами был не город. Была картинка из далекого прошлого. Рассказав все, я замолчал. Теперь слово было за моим братом. Он тоже молчал, но в конце концов снова облокотился о перила и заговорил.
— Я помню тот дом, — сказал он. — Заходил в него — правда, всего один раз. Представился. Он лежал в постели. Умирал.
— Что ты ему сказал?
— Сказал, что у меня все в порядке. Собственно, больше мне сказать было нечего.
Как и сейчас, подумал я. О чем тут можно говорить?
— Ты знал все столько лет. Почему же ни разу не дал о себе знать? У меня есть еще один брат и три сестры по отцу. Они и твои тоже.
Бош ответил мне словами, которые, наверное, повторял сам себе на протяжении нескольких десятков лет:
— Не знаю. Не хотел нарушать чей-то покой. В большинстве своем люди сюрпризов не любят. Особенно таких.
На миг я задумался о том, как сложилась бы моя жизнь, знай я о Боше. Может быть, я стал бы не адвокатом, а копом.