Император помолчал.
- Что можешь сказать ты, рабби? Ранее, ты говорил, что предков надо почитать. Теперь, ты говоришь о том, что нельзя совершать ритуалов возле статуй и изображений этих предков? Ведь по сути, у римлян боги — это предки?
Яаков вздохнул, посмотрел на Императора и покачал головой.
- А понимают ли римляне, что все эти курения благовоний, торжественные ритуалы и пламенные речи ораторов, перед изображениями предков, на фоне деяний, порочащих этих самых предков, есть не почитание предков.
- А что же это? - спросил Император.
- Это циничное глумление над их памятью, цезарь, - ответил Яаков, - почитание предков, лежит прежде всего в том, чтобы уподобляться им в делах и мыслях. Как ты думаешь, если бы сейчас воскрес Август, или воскрес Цезарь, что бы сказали они, глядя на то, во что превратились гордые и отважные римляне, славившиеся чистотой нравов и твёрдостью духа?
- Мне страшно подумать об этом, рабби, - ответил Император и посмотрел на Яакова, - правильнее было бы сказать — мне стыдно было бы посмотреть им в глаза.
- А ведь, во время ваших праздников, - подумал Яаков, - обращаясь к ним, им в глаза смотрит весь Рим, погрязший в разврате и грязи нравов. Получается, что все эти ритуалы перед статуями предков и героев, просто лживый цинизм? - он посмотрел на Императора, - это ли есть почитание предков?
Яаков подумал.
- Нет ничего плохого в том, чтобы ваять прекрасные статуи и рисовать не менее прекрасные картины. Дело не в статуях. Статуи создают люди. Но эти же люди, вкладывают в них и смысл. А смысл, проистекает из чувств и образа жизни самих же людей.
- Ты хочешь сказать, - подумал Император, - что римляне оскверняют своих предков?
- Не хочу, - ответил Яаков, - я не хочу этого сказать. Я говорю это прямо и откровенно.
- Почему же ты, - усмехнулся Император, - не боишься этого говорить?
- Потому что, - развернул свиток Яаков, - Всевышний сказал - «Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего!». А какое ложное свидетельство, мною сейчас было произнесено?
- Всё сказанное тобой — было правдой, - помрачнел Император.
Он прошёлся залом, долго думал, потом посмотрел на Яакова.
- В Риме нет дома для молитв твоего народа, - сказал он, - недавний пожар, уничтожил много домов, убил многих людей. Но на берегу моря, рядом с портом Остия, осталась нетронутой старая вилла, построенная моим отцом для уединения и размышлений. Я дарю её тебе и твоему народу. Конечно, это не разрушенный Храм, но может быть у тебя получится зажечь светильник разума в этом безумном городе?
Император помолчал и снова посмотрел на Яакова.
- Я прикажу стражникам, чтобы они сопроводили тебя домой. И помогли донести Тору…
Солнце ещё не всходило над Римом.
Из главных врат, на дорогу ведущую в порт Остия, выехала колесница в сопровождении малого отряда всадников. А в порту, уже ждала галера, снаряжающаяся в поход, на Восток…
- Император Клавдий Германик, увозит своего сына, Спурия, из Рима, - шепнул один из стражников у ворот, вслед колеснице, посмотрев на другого.
- Я его понимаю, - покачал головой второй, старый стражник, - потерять дочь! Конечно, он хочет уберечь последнего ребёнка из своего рода! Говорят, маленькую Клавдию отравила собственная мать, потому что девочка ей мешала развлекаться?
- Говорят много что, - ответил молодой стражник, - а где же Император Клавдий спрячет Спурия?
- Ну уж не в Италии, - смотрел вслед удаляющемуся отряду старый стражник, - моряки говорят, что он приказал снаряжать свою галеру в Иудею. Только у Спурия императорского рода, есть имя, как и у всех нас.