Этой отнимающей все силы борьбе Бернанос посвящает последние три года жизни. Он работает с непреклонной решимостью: «Завтра, как и вчера, здесь, как и в Бразилии, — пишет он 27 декабря 1945 года, — я буду говорить для тех, кто не хочет быть обманутым и не путает иллюзию с надеждой». Журналист, лектор — он использует любую трибуну: от «Combat» до «Figaro», а также «La Bataille», «Carrefour», «L’Intransigeant», выступает перед самой разной аудиторией во Франции, Швейцарии, Бельгии, Северной Африке. Разумеется, для Бернаноса статьи и лекции — средство обеспечить себя и семью, таков закон писательского ремесла, тем более если перо — единственный источник существования. Перо кормит, но взамен отбирает жизнь. Писатель поистине исторгает эти страницы из своей души, порой на них ложится тень приближающейся смерти. Если говорить только о лекциях, они могут показаться не столь значительными, как статьи, где блещет талант полемиста, которым Бернанос быть не хотел. В лекциях порой дышит энергия, вихрь неподдельной страсти (правда, стремясь заразить ею слушателей, автор не скупится на всевозможные приемы), в другие моменты ход рассуждений как бы замедляется: похоже, зло противится анализу, увертывается, находя тысячи отговорок, и приходится упорно опровергать их одну за другой. Необходимо еще приспособиться к слушателю, последовательно уводя его от готовых схем мышления. Требуется время и немало усилий, чтобы вернуть зрение этому слепцу, которого стараются держать в шорах невероятно активные силы конформизма (государственная пропаганда среди них, пожалуй, наиболее откровенна). Изменения темпа особенно привлекают внимание в двух первых «лекциях», смонтированных Альбером Бегеном из многочисленных фрагментарных вариантов двух больших лекционных циклов, прочитанных с декабря 1946-го по весну 1947 года. Местами здесь заметно и некоторое многословие. Эти два текста, такие как есть (и нельзя не восхищаться изобретательностью и скрупулезной строгостью работы Бегена), вместе с двумя последующими дают нам возможность приобщиться к поздним размышлениям писателя, который в открытом противостоянии пытливо всматривается в современный ему мир, — вернее, назвать этот мир нашим.
«Четыре большие пламенные речи о бедствиях нашего времени» — так определил Альбер Беген четыре из пяти текстов, опубликованных им в 1953 году. Именно в таком свете и нужно их воспринимать: Бернанос не повторяет, он переписывает, заново формулируя то, что не дает покоя. Как в композиции, так и в плане анализа различия между ними существеннее, чем может показаться поначалу.
Первая из «лекций», если мы согласимся так их называть, развертывается под знаком надежды и борьбы. Лектор формулирует парадокс: упадок, переживаемый страной, дает ей исторический шанс. Она пала, потерпев самое тяжкое в своей истории поражение, но, возможно, благодаря этому миллионы людей, ее далеких друзей в Латинской Америке или где-то еще, яснее поняли, какое место занимает она в мировой истории, в их сознании. Унижение причиняет ей страдания, но без страдания нет искупления. Техника и человек вступили в беспощадную борьбу, но, по сути, Техника черпает силу в том, что ее пособником выступает аппетит самого человека. Однако скрытая схема доказательства, связанная с логикой лекции, основана на подчеркнутом неравенстве представленных сил.
Благодаря технике современное государство получает самый невероятный инструмент власти — о таком не смел мечтать ни один тиран от начала времен.
Его возможности безграничны — это «колоссальная машина пропаганды». На карту поставлено все: техника «может уничтожить человечество, может довести его до такой глубокой деградации, что оно потеряет право называться разумным». Против — в представленной здесь диспозиции — не выступает никто, почти никто. Французская мысль постепенно «уступила» давлению противника. И французы, за исключением «горстки» сопротивленцев, павших в бою, давно уже стали всего лишь «массой», поддавшейся самоубийственному соблазну, легкой добычей для того, кто пожелает ее взять… Тем не менее одинокий голос лектора произносит свой символ веры, почти отчаянное чистое утверждение: «Но мы уже знаем, что французская мысль не капитулирует». Логическим завершением становится призыв к сопротивлению и к победе, вопреки едва ли не очевидному сценарию.