Яркие, восторженные глаза того, кто знает, что мир прекрасен. Точно-точно знает и сейчас убедится в этом сам.
Янис не зря столько возился с установкой статуи — юный феникс подался к самому краю обрыва и смотрел на Сольвану. Ещё секунда, может, даже меньше — и он увидит. Увидит прекрасный город, увидит его обитателей. И его глаза вспыхнут уже радостью — от того, что мир оказался именно таким.
Волшебным.
Прекрасным.
Удивительным.
От этого захватывало дух, настолько, что уже у смотрящих на глаза наворачивались слёзы. От восторга, от яркости ощущений — такой, что это было почти болью. Тимэрина всхлипнула, вцепившись в рубаху Яна, забыв обо всём. О том, что следом идёт всё семейство — и опущенную в поисках опоры вторую руку подхватывает ладонь Рилонара, вот удивительно — тоже едва заметно подрагивающая. О том, что в юбку вцепились пальцы Ришелара, как тогда, в их первую встречу. О том, что пристроившиеся кто где репортёры делают снимки — скорее бездумно, повинуясь вколоченной в сознание привычке, ещё даже не понимая, что они видят.
Всё исчезло, забылось, растворилось — и было только это пламя, это… рождение, которое Тимэрина понимала и принимала всем сердцем. И капли катились по щекам, капая на простенькую светлую рубаху.
— Ян… Спасибо.
Горгона улыбнулся — тепло и солнечно, обнял эльфийку за плечи.
— И тебе спасибо, Тимэ. За то, что позволила увидеть. И что поняла — сейчас. Я… долго не мог уловить — как. Ты показала.
Вспышки камер всполохами растекались по глади опала, исчезали где-то в глубине камня, выплёскиваясь наружу новыми переливами пламени.
Придерживая Тимэрину под руку, Янис развернулся к репортёрам, зная, что те сейчас снимают, и его слова после будут услышаны всеми, кто включит новости. Подобное открытие не могли проигнорировать никакие информационные каналы, недаром Рил так старательно нагнетал обстановку — он, как всегда, уловил, что Янис хотел сказать что-то важное. Очень важное, ещё более важное, чем всё сказанное до этого. Сказанное эльфам, сородичам, Шьяре… Теперь Янис был готов говорить с целым миром. Прикрыв глаза, он глубоко вздохнул, а потом широко распахнул их, глядя в объективы, зная, что за спиной переливается опал, за спиной стоит Рилонар, вечной нерушимой поддержкой, за спиной — родные. И можно говорить, распахивая душу, зная, что услышит — а главное, увидит и почувствует весь мир. Не только Сольвана — везде, где увидят трансляцию. И ему было, что сказать.
— Часто говорят, что чужая душа — потёмки, — голос Яниса легко перекрыл так и не набравший силу шум. — Ещё чаще — о том, что в природе разумных быть… разными. Подлыми, жестокими, жадными, — короткая пауза, наполненная повисшим в воздухе недоумением. — Но это не так!
Янис улыбнулся — ярко, солнечно, той самой улыбкой мастера Шерсса, которая была известна ничуть не меньше, чем его танцующие статуи. Обычно он так улыбался в кругу семьи. Сейчас — улыбался для всех.
— Я хочу, чтобы все мы не забывали — в нашей природе быть не только жестокими. Не только выживать. Когда мы протягиваем кому-то руку — мы делаем это не потому, что за нами следят и наказывают. Когда мы создаём что-то прекрасное — мы создаём это не во имя традиций. Мы поступаем так потому, что это в нашей природе. Для каждого из нас… кто бы мы ни были. Будь то дракон, эльф, человек, орк или гном — все мы можем любить. Радоваться и огорчаться, смеяться и лить слёзы. И нет причин стискивать себя одинаковыми рамками. Мы все — есть. Разве прекрасные эльфы любят иначе, чем драконы? Разве люди испытывают боль не так, как вольные степные шаманы? И… разве имеет смысл ненавидеть кого-то за то, что он есть? Что его «быть собой» отличается от привычного для тебя?
Ян помолчал, окидывая взглядом площадку, заполненную так, что не то яблоку — горошине некуда было упасть.
— Я хочу, чтобы мы помнили — какие бы беды и разногласия нам ни приходилось преодолевать, в нашей природе вовсе не жестокость и подлость. Как бы мы ни выглядели, какими бы разными ни казались — в нашей природе совсем иное. История Сольваны это только подтверждает… Как и история моей семьи.
Взгляд в сторону Канафейна и леди Ариндель — и как тут не вспомнить парные барельефы в землях тёмных и светлых эльфов. Улыбка в сторону родителей — полукровка и человек. Стелы Айравата — потому что рядом нага Наиша и василиск Серес, рядом дедушка и бабушка по человеческой линии. Уже совсем седые, морщинистые, но всё равно родные и любимые.
А чуть дальше синим монументом высится Сетх в окружении своих саламандр, усмехается Ксана со Шьяры и её лесовик, которым Янис лично отправлял приглашение. Весело скалится орк-шаман, усадив на плечо миниатюрную супругу-ведьмочку. Шлёт воздушный поцелуй и улыбку золотистая нагайночка Салаша, мать Ясмин и Шэрина.
Так много их сегодня — тех, кто понимает.
— И если кажется, что в жизни всё беспросветно и глупо — знайте, что вы есть. И никто не может отнимать у вас право быть собой… быть свободными. Потому что никто не может таким правом наделять. Помните, что вокруг вас огромный и удивительный мир. Что в этом мире для вас — для всех нас! — есть своё место. То, которое подойдёт только вам. То, на котором вы сможете быть счастливыми.
Кто первым хлопнул в ладоши, было непонятно. Но первый неуверенный хлопок будто стронул с места лавину, Яну аплодировали, громко, искренне… Пока в какой-то момент хлопки не стали стихать, начиная с задних рядов.
Что-то происходило там, на лестнице, что-то странное. Кто-то… шёл наверх? Тимэрина невольно приподнялась на цыпочки, пытаясь понять, что происходит. Поворачивали головы сидящие на скалах, поворачивались объективы, к… к идущим сквозь неведомо каким образом расступающуюся, дающую дорогу толпу фениксам.
Не одному — сразу пятерым.
Восторженно ахнули дети. Потрясённо замер Рилонар — фениксы вообще редко появлялись в людным местах, а уж чтобы их было несколько!.. На памяти эльфа такого не случалось никогда и нигде. Ян уважительно поклонился, приветствуя — Аверхнерниса среди прибывших не было, если судить по состоянию пера, он должен был быть ещё совсем ребёнком. Но потому этот внезапный визит повергал в ещё большее смятение. Не могли же фениксы прийти просто полюбоваться статуей?
В то, что крылатых оскорбило использование их образа, Янис не верил — уж сколько фениксов и драконов было воплощено в скульптуре…
И ни к одному. Никогда.
А здесь — клювастые головы склонились в ответ, заставляя онеметь. Не в приветствии потому что, нет. Янису кланялись как Мастеру, как тому, кто совершил невозможное.
— Здесь — место. Место, объединяющее миры, — в полной тишине негромко клекотнул один из фениксов. Взмахнул рукой-крылом — и огненное перо, закружившись, полетело в выемку скалы у самого подножия опала. А следом за ним второе, третье…
Фениксы ушли так же, как явились, спокойно и неторопливо. Только перья остались лежать, переливаясь в огнистых отблесках — или рождая их сами?
Потрясённая тишина над площадкой висела ещё несколько минут. Потом всё-таки сдалась под напором удивления — сначала шёпотом, а потом в голос начали обсуждать небывалое событие. Репортёры что-то возбуждённо тараторили в камеры, тем, кто не видел площадку, пересказывали.
Ян всё ещё пытался проморгаться.
— Рил… Это… что было?
— Я не зна… — не менее растерянно ответил тот и поперхнулся, потому что… Потому что, по лестнице поднимался ещё один феникс!
Тут уже даже у Рилонара уши разъехались в стороны, и он мог только ошалело наблюдать, как и этот феникс кланяется Янису, оставляет перо и молча уходит. Гомон толпы стих — а потом разгорелся с новой силой. Можно было сказать одно: открытие статуи произвело такой фурор, какого не ожидал никто. Потому что ещё никогда и нигде интервью с мастером не прерывалось подобным образом, раз за разом приходящими фениксами. Янис под конец был уже просто в ступоре, лишь кивал в ответ на поклоны, глядя, как растёт горка огненных перьев.