- Прости, - вновь извиняюсь я и виновато морщусь. – Случайно вырвалось.
- Ничего страшного. – Константин не ругается, однако я чувствую, как от него волнами исходит неодобрение. Нам приносят чай, горячую выпечку, но мне не до еды. Чувствую себя паршиво. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. – Внезапно предлагает отец. – Маргарита когда-нибудь говорила обо мне?
- Нет. – Я выдыхаю. – Никогда.
- И как же она объяснила то, что вы живете одни?
- Люди одиноки, когда до них нет никому дела. Вот и нас все кинули. Я не знаю, что произошло у вас, но родители мамы прекратили с ней общение сразу после моего рождения. Так что бабушку с дедушкой я тоже никогда не видела.
- Они были странными людьми, - отпивая чай, шепчет Константин.
- А ты?
- Что я?
- Почему ты ее бросил?
Этот человек отставляет белую кружку в сторону и глубоко втягивает в легкие воздух.
- Маргарита сама ушла, Зои.
- Что? Серьезно? – я прыскаю и недовольно складываю на груди руки. – Это шутка? Моя мама сама решила голодать, побираться, танцевать на блестящих табуретах? Правда?
- Она приняла решение.
- А ты ей не помешал.
- Нет.
- Почему? – я округляю глаза. – Почему ты не остановил ее? Это ведь так банально, схватить близкого человека за руку именно в тот момент, когда он решает прыгнуть!
- Я не мог. Это сложно объяснить…, - Константин пожимает плечами. – Так вышло.
- Что вышло? Она была не из вашего круга? Не подходила внешне? Или что? Скажи, давай, потому что моя мать была самой красивой женщиной из всех, что я видела.
- Мы познакомились слишком поздно, Зои. Я уже был женат на Елене.
- Что? – меня словно окатывают ледяной водой. Растерянно выпячиваю глаза и глупо переспрашиваю, - женат?
- Да. Едва Маргарита узнала о том, что Елена ждет ребенка, как тут же…
- О, Боже. – Я хватаюсь руками за лицо и с ужасом смотрю на человека, сидящего напротив. Былая легкость испаряется. Я мгновенно забываю о том, как мы шли по мосту, как смотрели на дома и молча наслаждались свежим, весенним воздухом. Теперь я вижу перед собой лишь безответственного, жестокого мальчишку, едва не разбившего на части несколько дорогих ему жизней. Стискиваю зубы и нервно встряхиваю плечами, - почему ты пропал? Мог бы помогать. Хотя бы немного. Я знаю, это наивно, но…, вы ведь в состоянии себе позволить подобную роскошь. Правда?
- Я пытался, правда, пытался ее найти, - горячо восклицает Константин, однако я ему не верю. – Ничего не вышло. А затем, да, я опустил руки, ведь у меня родился сын, надо было жить дальше!
- Ты не знал, что мама беременна?
- Нет. Более того, Зои, о твоем существовании я узнал относительно недавно. – Он как-то нервно пожимает плечами и горбит спину. Не знаю, что испытывать, не знаю, что ощущать. Прошлое стоит оставлять в прошлом. Однако гордость и обида – два слишком сильных чувства. Они жгут изнутри, заставляют давиться собственными мыслями. И сейчас как бы упрямо я не старалась держать себя в руках, меня тянет кричать во все горло. – Зои, ешь.
- Не хочу.
- Почему? Тебе не нравится?
- Мне просто…, - запинаюсь и недовольно взмахиваю руками, - просто не хочется. И все.
- Зои, - Константин устало потирает заросший подбородок, - я знаю, тебе сложно. И мне сложно, поверь! Однако надо же как-то пережить это время, перепрыгнуть его. Мы ведь с тобой взрослые люди. Мы должны принимать взрослые решения! Обижаться – не выход.
- Я не обижаюсь. Мне просто неприятно.
- Понимаю.
- Ничего ты не понимаешь. – Хватаю салфетку и начинаю свирепо мять ее, будто именно в ней эпицентр проблем, причина неприятностей и первородное зло. Прикусываю губу и тихо спрашиваю, - ты хотя бы думал о ней? Думал о маме?
- Конечно, Зои. Я любил ее.
- И оставил.
- Да, оставил. Не всегда мы делаем то, что хотим. У нас у всех есть обязанности. И моим долгом было вернуться в семью. Но, пожалуй, главное заключается в том, что сейчас я ни о чем не жалею. У меня есть сын, жена. Теперь есть и дочь.
- Но у меня больше нет матери.
- Это не моя вина.
- Кто знает. – Понятия не имею, зачем говорю такое. Константин не причем – и идиоту ясно, но почему-то мне хочется сделать ему больно, хочется заставить его сомневаться и думать, думать, думать, ломать голову, сожалеть! Не знаю, что на меня находит. Я вдруг резко поднимаюсь из-за стола и говорю, - пойду на улицу.
- Сейчас?
- Да.
- Зои. Мой перерыв заканчивается через двадцать минут. Успокойся, прошу тебя, и не устраивай сцен. Мы дойдем до моей работы, и я вызову такси.
Понимаю, что он не отстанет, и поэтому коротко киваю. Правда, истины в моих глазах столько же, сколько денег в дырявом кошельке. И пока Константин поднимается за плащом и подзывает официанта, я пулей выбегаю из кафе. Ветер тут же ударят в лицо, смазанная пелена раннего вечера опускается на плечи, и я, изнемогая от безумного желания сбежать как можно дальше от отца, от его денег, от воспоминаний, подхожу к краю дороги и вытягиваю руку. Будь, что будет. Пусть судьба решит, что дальше.
Рядом со мной тормозит огромный, стальной байк как раз в тот момент, когда я слышу обеспокоенный голос отца.
- Зои!
Не обращаю внимания. Смотрю на толстое, опухшее лицо водителя и спрашиваю:
- Подвезешь?
- Тебя? – он обнажает желтоватые зубы и хмыкает. – Да куда угодно, детка! Запрыгивай!
И, да, я запрыгиваю. Незнакомец ударяет по газам, папина рука хватается за мое плечо, но слишком поздно. Мы срываемся с места, взрываем тихие улицы диким взвизгом и несемся вперед навстречу чему-то неизведанному. Я крепко прижимаюсь к огромной спине водителя, зажимаю глаза и чувствую себя так отвратительно, что тошнит. Что я делаю? Что творю?
- Это твой папаша? – орет мужик. Чую, как от него ужасно разит, но все же отвечаю.
- Нет. – Стискиваю зубы. – Просто. Знакомый.
- Куда подвезти-то, детка?
Интересный вопрос. Я оглядываюсь, вижу, как молниеносно проскальзывают то с одной, то с другой стороны фонари, дома, машины и неожиданно понимаю, что не хочу принимать решения. Больше ничего не хочу. Куда уж больше размышлений на сегодня? Я и так успела вскипятить мозги, так пусть за меня отвечает нечто нематериальное, невидимое. Пусть со мной случится то, что должно случиться. Пусть приговор вынесет судьба, а не мое больное воображение!
- Я туда же, куда и ты.
- Что?
- Что слышал.
К счастью, незнакомца я подхватила себе сговорчивого. Вместо того чтобы хорошенько мне врезать за тупую навязчивость, он усмехается и лишь прибавляет газу. И я чувствую, как переднее колесо открывается от земли, как моя спина нависает над асфальтом и верещу, что есть мощи. А мужик смеется. Выравнивает байк обратно и кричит:
- Пристегните ремни, леди!
И мы едим так быстро, что я даже кричать не могу из-за буйного, прохладного ветра. Все тело сковывает судорога, я принимаю смерть, представляю, как падаю на очередном, крутом повороте и трусь лицом об асфальт, и мне от этих мыслей становится так паршиво, что живот скручивается в сотни гигантских узлов. Что я делаю? Боже, что я творю? В голове все вертятся мысли о том, как быстро несется байк, как молниеносно проскальзывают по бокам машины, как незаметно и талантливо на Санкт-Петербург опускается мрачный вечер, и как истошно от боли кричат все затекшие конечности. Мне кажется, я уже никогда не сойду на землю, никогда уже не смогу стоять ровно, дышать ровно, говорить ровно, как вдруг байк тормозит, и я неуклюже ударяюсь лбом о толстое плечо незнакомца.
- Приехали, - говорит он, заглушает двигатель и оборачивается. Лицо у него удивительно отвратительное. – Что-то еще, детка?
Говорить сложно, поэтому я лишь несколько раз дергано покачиваю головой. Спрыгиваю с сидения, разминаю ноги и оглядываюсь: где же я? Впереди узкий, грязный переулок, по бокам огромное скопление дорогих машин, байков. А позади яркая, мигающая вывеска: Сатурн.