Внезапно мне хочется прижать руки ко рту и подбодрить его, но я останавливаюсь на полпути и вместо этого хлопаю в ладоши.
Он выглядит таким уверенным и невероятным. Он первый.
На трассе я замечаю тот самый зелёный байк, который видела дома у Соколовых пару дней назад. Думаю, это Артём Кондратьев.
Улыбаясь, смотрю на своего дядю, который всё ещё погружён в свою работу. Как он может не замечать этого?
Зависть парализует меня. Егор выглядит так, будто ему очень весело, но я больше не могу сдерживаться.
Быстро, прежде чем Макс успевает меня остановить, несусь по грунтовой дороге вслед за мотоциклами и бегу вверх по зелёному холму.
Оглядываясь по сторонам, проверяю, нет ли поблизости Тимура, но не замечаю его.
Присоединившись к толпе наверху, протискиваюсь между двумя людьми как раз вовремя, чтобы увидеть, как Егор мчится к финишу, лицом к лицу с Кондратьевым.
Он заводит двигатель, выскакивает на заднее колесо и мчится к финишу всего на несколько мгновений опережая всех остальных. Когда он снова приземляется на оба колеса, голос диктора гремит, раздаются аплодисменты. Вижу, как Егор пронзает кулаком в воздух.
Тихо хлопаю, моё сердце колотится слишком сильно, чтобы делать что-то ещё. Это хорошо для него.
Я немного завидую его мастерству. Мне никогда не удавалось достичь такого уровня в чём-либо.
Повернувшись, возвращаюсь к палатке, где зрители уже расходятся, а музыка вновь начинает играть.
Макс всё ещё занят работой над чем-то, что, я уверена, уже готово. Направляюсь к палатке с едой рядом с нами и беру немного начос и сыра.
Откусив небольшой кусочек, подхожу к своему дяде.
— Хочешь немного? — спрашиваю, протягивая ему начо.
Он смотрит мне в глаза, но даже не замечает, что я ему предлагаю.
— Нет, спасибо.
Наблюдаю за ним, пока макаю в сыр ещё один начос и вынимаю его.
— Он действительно хорош, — говорю я ему.
Он лишь кивает и возвращается к своей работе.
Прищуриваюсь. Макс не похож на моего отца, но что-то всё же есть.
Игнат не стал бы наблюдать за мной, потому что ему было бы всё равно. А Макс отказывается поддерживать Егора. Почему?
Подойдя ближе, собираюсь поставить еду и вернуться к раздаче наклеек, но в нашу сторону направляется толпа людей, окружая Егора. Смотрю, как он снимает рубашку и бросает её на наш стол, одаривая меня дерзкой улыбкой и забирая мои начо. Он берёт немного сыра, наносит его мне на нос, а затем облизывает его, пока я рычу.
— Егор, — упрекаю я, извиваясь, но он лишь смеётся.
— Я собирался поздравить тебя, — говорит он.
Неважно. Вытираю сыр и его слюну с носа.
Украв мои начо, он подходит к отцу.
— Знаешь, я могу принести гораздо больше пользы Соколов Экстриму, если меня покажут по телевизору, — говорит он.
— Да, и что потом? — Макс пристально смотрит на своего сына. — Как ты думаешь, что ты будешь делать после того, как твои пятнадцать минут славы истекут, или если из-за травмы отправишься домой в инвалидной коляске?
Егор усмехается и качает головой.
— Ты вообще смотрел? — говорит он. — Я выиграл! Я победил их всех. У меня всё хорошо. Мне это нравится.
— Гонки по мотокроссу… — начинает Макс, но Егор ехидно заканчивает за него:
— Это не карьера. А держать нас прикованными к вершине — это не жизнь. Тебе следует об этом подумать.
Он разворачивается, протягивая мне мои начос, и снова уходит, обняв талию какой-то девушки. Они исчезают в толпе.
Осмеливаюсь взглянуть на Макса и замечаю, как его челюсть напрягается, когда он с силой дёргает торцевой ключ против часовой стрелки, словно затягивая рот своего ребёнка, а не болт.
Вот и всё.
Нетрудно понять, что Макс любит и ценит жизнь на его условиях, вдали от ужасов нашей семьи.
Но Егор жаждет чего-то другого. Он не ленив, небрежен или скучен. Он несчастен.
Ставя поднос, подхожу и опираюсь на стол, за которым работает Макс.
— Он прав? — спрашиваю я, слыша, как мужчина по громкоговорителю объявляет о новой гонке. — Ты прячешься здесь?
Он бросает на меня взгляд, затем встаёт и, обойдя машину, начинает возиться с чем-то.
— Опусти рубашку, — ворчит он.
Пытаясь сдержать улыбку, поднимаю бровь.
Он бросает инструмент и, наклонившись к столу, вздыхает.
— Проклятые дети… — качает он головой, глядя на меня с грустью в глазах.