Вздохнув полной грудью морозный воздух, он спрыгнул и резко поехал вниз, набирая скорость.
Глава 15
Я практически не слышала его возню за спиной, не знала, что он делает. И только когда уловила звук закрываемой двери, заставила себя пошевелиться, сесть на кровати, упираясь ладонями в по-прежнему заправленное покрывало. Расстегнутый лифчик соскользнул вниз. Убрала дрожащими руками волосы за спину, пытаясь слезть с высокой кровати. Тут же поморщилась, между ног сильно саднило, что-то влажное и горячее бежало по внутренней стороне бедра. Его, это его… Прикрываю глаза. Отвращение было притупленным, словно уже было все равно. Добрела до туалета и, наощупь схватив полотенце с крючка, принялась очищаться.
Закончив, бросила полотенце на пол и отправилась искать одежду. Все было размытым, свет в комнате был тусклым, но даже он сейчас ни капли не помогал. Наверное потому, что глаза застилали слезы. Слезы горечи, обиды и унижения.
Нашла на кровати свитер, под ногами валялась юбка, колготки. Кое-как натянула юбку со свитером, колготки просто смяла в ком, зажимая в руках. Нащупала брошенный телефон в углу кровати, обхватила трясущейся ладонью, и побрела на выход, ощущая под ногами разбросанные конверты.
Теперь они мне не нужны.
В коридоре стояла пугающая тишина, протянула руку к стене и на спотыкающихся ногах отправилась в свою комнату. Опоздало ощущаю, что иду совсем босиком. Мягкие угги валяются где-то под его кроватью… Но возвращаться не стала. Ни за что бы не стала, даже если бы был чертов ключ.
В своем номере первым делом иду в ванную и отмываюсь, глотая горячие слезы вместе с хлорированной водой из душа. Хочу просто плакать, чтобы стало чуточку легче, чтобы тяжкий груз свалился с плеч. Но легче не становилось…
Сдавливая плач, выключаю воду и насухо вытираюсь. Укутавшись в халат, достаю запасную линзу и, наконец, начинаю видеть нормально.
Не теряя времени, открываю интернет и покупаю билет домой, воспользовавшись картой матери. Завтра она будет звонить и спрашивать, но все это только завтра… А сейчас мне ни о чем не хочется думать, анализировать и так далее. Даже плакать уже не хочется. Эмоционально вымотана. Хочу просто безопасной тишины. К сожалению, ближайший рейс только через пару дней, придется выждать это время здесь. Рядом с ним.
С легкой грустью осознаю, что наступило Рождество.
Вдруг вспомнив про фото кулона, открываю его и решаю удалить, но в последнее мгновение цепляюсь за имя: Рене Мартенс.
Не знаю, зачем я это делала. Говорила сама себе что хочу только убить время, не хотела ничего знать о нем или его близких. Пусть катится к черту. Исчезнет из моей жизни навсегда. Я была наивной дурой, когда согласилась приехать сюда, решила, что в этот раз мы сможем с ним поладить. Но он лишь в очередной раз сделал мне больно.
Но словно на автомате открыла переводчик в интернете, выбрала немецкую раскладку электронной клавиатуры и начала вбивать текст с фото. Не знаю зачем, может там и вовсе окажется длинное скучное пожелание. Но одно слово, точнее имя в тексте заставляет вздрогнуть. Макс. И номер телефона рядом, адрес. Что это такое? Словно собачий ошейник.
Кое-как напечатав текст по-немецки, нажимаю кнопку «перевести» и смотрю на текст. Переводчик перевел немного коряво, но общий смысл был примерно понятен. От прочитанного что-то шевельнулось в глубине мой души, мучительно корябая грудь, что-то похожее на жалость.
«Привет! Меня зовут Рене Мартенс, у меня болезнь Альцгеймера, иногда я теряю память. Если я веду себя странно, не могу вспомнить свое имя или другую информацию о себе, то, пожалуйста, позвоните моему сыну Максу по телефону… или отведите по этому адресу. Он знает, что делать. Спасибо».
Вспоминаю женщину на фото на его комоде, и фотографию в траурной рамке, что видела много лет назад. Теперь понимаю, что это одно лицо. Его мать умерла от болезни Альцгеймера? От нее вообще умирают? Или она умерла от чего-то другого? Жгучее чувство стыда обжигает. За эти годы я даже ни разу не поинтересовалась, как умерла супруга Юргена, как вообще ее звали… Мать однажды обмолвилась, что та была пьяницей. Неужели это ложь, просто прикрытие для маленькой девочки? И вообще, когда мать и Юрген стали встречаться? Она еще была жива? Боже мой…неужели?
От вихря вопросов в голове начинает лихорадить, и я не откладываю это все в долгий ящик. Набираю мамин номер, нетерпеливо слушая длинные гудки. Наверное, разница с Бали по времени есть, но сейчас мне наплевать.
— Привет, Верунчик, — защебетала мать в трубку, на фоне слышится плеск воды.
— Мам, — без приветствий начала я. — Ты знала, что у Рене была болезнь Альцгеймера?
Я специально четко произнесла имя первой жены Юргена.
— Ч-что? — от внезапной атаки замялась мать. Замолчала, что-то обдумывая. И меня словно ошпарило кипятком.
— Ты знала?! Ты знала, что она болеет? И влезла в эту семью?! Мам?!
— Вера, успокойся! — строгим тоном ответила мать, придя в себя. — К чему сейчас ворошить прошлое, это тебя не касается. У нас с Юргеном настоящая любовь.
— Не касается? Ты с ума сошла?! — сорвалась и закричала в трубку. — Больная женщина где-то терялась, сходила с ума от неизвестности, пугливо смотрела на людей, которых не узнавала, а вы в это время строили свою любовь?! Какой кошмар…
— Вера! У них уже до болезни испортились отношения, правда, — лепетала мать, но я лишь скрипнула зубами, чувствуя, как по щекам снова бегут слезы.
— Это из-з ВАС я почти ослепла, — сипло бросила, горло будто забилось острыми иглами. — Вы виноваты!
— Что ты говоришь, это из-за мальчишки, Вера!
— Он лишь отстаивал свой дом! Свою мать! Боже мой… Мы приперлись в их дом, а там был ее портрет в траурной рамке, у него в комнате. Я думала, она умерла давно… Но теперь я вспоминаю, что там лежал свежий черный тюльпан… — Воспоминания сыпались на меня, заставляя дрожать и смахивать слезы ладошкой.
— Остановись! Успокойся. Что он тебе наговорил? Он ненормальный, стоит на учете в одном центре…
— И зная это, ты все равно безжалостно отправила меня сюда? — холодно спросила, перебив.
— Он обещал нам, что все будет в порядке. Юрген занимался с ним все эти годы, заставил пройти терапию. После того, что он наделал… Вера, послушай… — взмолилась она, но я уже не слушала.
— Когда она умерла?
— Что? — растерялась мать.
— Спрашиваю, когда она умерла? Дата смерти Рене Мартенс?
— Я… Я не знаю.
— Ты знаешь. Мам, просто ответь.
— Я не помню.
— Когда он умерла?! — заорала в трубку как сумасшедшая, наверняка перебудив всех на этаже.
— В том же месяце, когда мы переехали к ним, вот так! Довольна?! — выпалила мать, в ее голосе я отчетливо слышу злость.
Я бросила трубку, не желая больше слышать от нее ни слова. Это все слишком. Я даже не могу это переварить.
Значит пока мы завозили свои вещи, пекли пирог и изображали новоиспеченную семью, Макс менял увядающие цветы на ее могиле? Как мама и Юрген могли так поступить?!
Это конечно не оправдывает того, что он сделал со мной здесь, но… но теперь у меня появилось чувство вины перед ним. У МЕНЯ. ПЕРЕД. НИМ.
Засмеялась сквозь слезы. Какая же я дура, невероятная идиотка. Нужно бежать отсюда как можно скорей, прекратить размышлять. Кончится тем, что я еще и буду просить прощения. Пусть сами со всем этим разбираются, я уже купила билет. И больше ноги моей здесь не будет, плевать на этот отель. Хочу забыть ЕГО и начать свою жизнь заново.
Я пыталась уснуть, но ворочалась всю ночь, поймать сон не получалось. Едва рассвело, встала разбитая и уставшая, укуталась в одеяло и уселась на широкий подоконник. Почувствовав легкую слабость, распахнула окно настежь и, оперевшись на подоконник, вдохнула свежий воздух и затихла, прислушавшись. Откуда-то справа, скорее всего со внутреннего дворика, слышался ритмичный равномерный стук. Странный звук, такой я раньше не слышала. Он успокаивал, гипнотизировал будто маятниковые шарики, бьющиеся друг об друга с идеальной точностью до секунды.