Она выходит за дверь, а я опускаюсь на дно ванной и задерживаю дыхание. Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Если досчитать до ста, то я больше не всплыву, если досчитать до ста, то мне ничего не нужно будет делать, если… Если…. Если… Я смогу увидеть маму. Ее улыбку. Ее последнюю улыбку. Улыбку Эллы. Вон они. Улыбаются мне, и я тяну руки. Готовая встать рядом с ними, как вдруг меня вытягивают из-под толщи воды и бьют по щекам, приводя в себя.
— Я не для того столько денег в тебя вбухала, чтобы ты с собой кончала.
— Я и не собиралась, — толкаю Иру в грудь. — Я ничего с собой не сделаю, пока не доведу дело до конца…
— Лучше если так. Для всех лучше.
Она снова уходит, а я наконец выхожу из ванной. Встаю перед зеркалом совершенно обнаженной и беру телефон.
— Ладно, в конце концов, мне все равно придется с ним спать, и чем раньше начнем, тем лучше, — с этими словами я поворачиваюсь спиной и делаю фото, которое тут же отправляю на номер Миши и иду ва-банк, пишу:
«А если мы и правда хотим сделать что-то очень плохое, неужели тебе не хочется узнать, что именно?».
Убираю телефон, накидываю полотенце и иду в спальню. Сушу волосы. Все равно спать уже не смогу. Смотрю на свое отражение в зеркале. Интересно, будь я такой и в школе, стал бы Хворостов меня насиловать? Или я просто стала бы одной из тех, с кем он спал, пока его девушка хранила девственность до свадьбы… Одно я знаю точно, эта девушка в отражении не я, в ней слишком много фальши, а я никогда никому не врала.
Сообщение прочитано, а ответа нет. Так и хочется узнать, где в данный момент его руки и не дрочит ли он. Но я себя торможу. Что бы Ира не говорила, манить можно, а вот откусить я дам не сразу.
Сон все-таки срубает, но через пару часов я сама вскакиваю, чтобы надеть спортивный костюм, взять сумку и ждать, когда соберется Ирина. Иногда я ей завидую. Она так легко легла под Сергея Петровича, словно работала в притоне и для нее заняться сексом, как в туалет сходить. Ничего не значит.
— Ты уже готова? — она бросает взгляд на мой костюм и надевает пальто. Она всегда элегантна, даже если идет на свой фитнес. — Отлично. Машина уже ждет.
— А чего не на своей, — надеваю кроссовки, смотрю, как Ирина красит губы.
— Потому что нужно давать мужчине возможность за собой поухаживать, выглядеть в некоторых местах очень беспомощной. У них сразу просыпается инстинкт защитника.
— У Хворостовых-то? Защитника?
— Все мужчины одинаковы. Просто некоторые женщины для них мясо, а некоторые божества. И только женщине решать, кем она хочет стать.
— Ну мне ты предлагаешь снова стать мясом…
— У Миши возраст такой. Для него секс сейчас основа основ, поэтому легко мясо может стать божеством. У Сергея уже другие приоритеты…
— Ну конечно, — закатываю глаза и закрываю дверь квартиры, пока Ирина вызывает лифт. Мы едем загород часа два на машине с личным водителем Хворостовых, поэтому общаемся на посторонние темы, называя друг друга мамой и дочкой. Этот спектакль настолько отработан, что порой я верю, что она моя мама. Пусть даже приемная.
В какой-то момент притворяться утомляет, и я просто включаю музыку, тихонько подпевая песне, которая буквально погружает меня в прошлое, когда мы с мамой жили вдвоем, готовили, смеялись, придумывали стихи… Тогда мама была для меня всем, тогда я обещала себе, что когда-нибудь куплю ей машину, чтобы она не таскалась целый час на пазике.
Как много я обещала ей, себе… А теперь еду в дом, где буду той, кого всегда ненавидела. И остается только надеяться, что мама мне поможет. Хотя бы украдкой.
Мама, нарисуй на спине моей крылья,
Шелковые перья на острых лопатках.
Мама, помоги их сделать живыми,
Буду я летать по ночам украдкой.
Мама, все думали, что я из металла,
Но ты одна только знала,
Что я таю как галлий в руках.
Мама, я вне сцены как на плахе