— Ты не умеешь плавать?
— Не умею. А еще дикая мерзлячка.
— Как ты живешь в России?
— Ухожу в спячку, — пожимаю плечами, продолжая смотреть в глаза Хворостова, немного елозить по орудию, который убил мою прежнюю жизнь несколькими толчками. Но даже воспоминания об этом не помогают унять стыдливый влажный жар между ног. Ну и тут можно договориться с собственной совестью, потому что Хворостов должен поверить, что я по-настоящему его хочу. — Поцелуй меня, Миш. Ну ты же хочешь…
— Я много чего хочу…
— Я никому не скажу.
— И я должен тебе поверить? Я знаю тебя сутки! — словно приходит он в себя, спихивает с колен и спрыгивает со скамеек. Меня охватывает такое разочарование, что хочется выть от отчаянья.
— А я вот возьму и всем скажу, что ты меня домогался, а когда я тебе не дала, преследовал меня в доме своего отца, а потом и вовсе утопить пытался… — зачем я это сказала, меня начинает бить озноб, несмотря на тепло помещения. — Мне холодно, Миш… Не хочешь целовать, просто согрей.
Он уже толкает дверь, но тут же закрывает обратно. Сдергивает меня со скамейки, и я почти врезаюсь в его стальное тело. Больно! Хнычу, пряча лицо у него на груди.
— Не поцелуешь, — поднимаю глаза, а он смотрит прямо, и я лишь чувствую эрекцию, которой он давит мне в живот. Тяну к ней руку, но он хватает ее за доли секунды… Качает головой.
— Не поцелую, не трахну, и даже плавать не буду тебя учить. Найди себе другой тренажер, — бросает он мою руку и все-таки уходит, а я невольно улыбаюсь, прижимая руку к губам. Все-таки он настоящий спортсмен. Сказали нельзя сладкое — значит, нельзя, будет давиться зеленью.
Ну-ну. Посмотрим, насколько его хватит.