— А ты все-таки расскажи поподробней.
— В Трусаке теперь находится капитан Скандилов, старший лейтенант Платонов, лейтенант Зерфин, а также Никита Борзов. С ним меня и свёл сперва учитель. А уж через Никиту я познакомился с офицерами. В Жабиках живут лейтенант Тихоновский, сержант Гребенчик. Тихоновский, кажется, местный. Но самая большая группа осела в Каничах — Пётр Багриенко, Федор Лопатин, Евген Орлов. Он — лейтенант инженерных войск. Там же, в Каничах, действуют местные товарищи — коммунисты Павел Кляцко, Захар Миренков. Возглавляет группу депутат Верховного Совета вашей республики Тит Субботин.
— Знаю его.
Зазыба думал, что Марухин будет продолжать свой перечень, но тот не называл больше никого. Тогда Денис Евменович спросил:
— Ну и что они делают?
— Готовятся.
— Их надо предупредить. Где-то в начале января немцы начнут перепись бывших военнопленных и окруженцев, вообще взрослого населения. Им нужны рабочие руки в Германии. Так что… Придётся тебе, Андрей, снова идти туда.
— А мы поступим иначе. Сюда их позовём. Мы с Ганной надумали пожениться.
— Вот так?
— Подумал вот и решился. К чему на женщину всю жизнь напраслину возводить? Раз так вышло, что судьба меня с ней свела, надо поступить по совести.
— Правильно. По-нашему, по-мужски. Но для женитьбы этого мало — одной совести. Нужно ещё что-то, может быть, даже самое главное. Любовь, что ли, или как это зовётся у молодых?
— Так и зовётся. Однако нынче, когда вокруг больше слез и горя, чем радости, об этом вроде стыдно говорить.
— Ну, говорить, может, и не стоит. Во всяком случае, трубить об этом, когда другим больно, действительно ни к чему. Но стыдиться тоже незачем. Дело житейское. Как говорится, богу угодное и в высшей степени от жизни идёт. А то, что нужные люди на свадьбу соберутся, это очень хорошо.
— Вот тогда и посчитаем, сколько нас. Тогда и прикинем, что делать дальше.
— Дак говоришь, целый отряд будет?
— Не меньше.
— Ну что ж, тогда и я тебе открою новость, раз такое дело. Я тут, пока ты ходил, свой партизанский отряд нашёл.
— Неужто?
— Вскорости сведу тебя с командиром, — Зазыба подумал, прошёлся по комнате от одного порога до другого. — Ну, а пока что к чему, надо готовить вашу с Ганной свадьбу. Почему бы и не сыграть её? Хорошо ты придумал, чтобы собрать всех!
— Это не только моё желание. Все на том сошлись.
— Тем лучше. Отсюда можно будет сразу же и в отряд пойти. Тут недалеко. Надо опередить немцев, пока они свою перепись не начали. Видно, облавы тоже будут устраивать.
— Откуда вам известно?
— Да был тут у нас один человек. Бывший Масеев приятель. Теперь работает в Минске, в городской управе. Дак вот и выдал он нам это намерение. Ну, а о том, что немцы прут от Москвы? Об этом наши знают?
— Приблизительно.
— Беда. Все мы теперь знаем только приблизительно, — вздохнул Зазыба. — Но как хорошо, что нашлось вдруг большое пополнение отряду!
— Андрей Марухин поглядел на Зазыбу, немного помолчал.
— Понимаете, Денис Евменович, — решился он наконец, — с этим у нас может и не получиться. Отряд там уже сложился, даром что все ещё по деревням живут. Но в лесу, в семи километрах от Трусака, уже выкопаны землянки.
— И кто у них за командира?
— Сдаётся, будет капитан Скандилов. А комиссаром они наметили Субботина.
— Ну что ж, — сказал Зазыба, — значит, будет два отряда. Но это не здесь решать. И не сегодня. Время покажет, как все сложится. Так что будем оповещать о свадьбе, чтобы и веремейковцы знали?
— Надо.
— А невеста-то согласна?
— Просила звать вас в посажёные отцы.
* * *Если бы человек мог жить без людей, то превратился, наверно, в волка. Это присловье Зазыба слышал давно, не в детстве ли ещё от деда Михалки. Но потом, уже повзрослев, когда немало пожил да повидал чего на свете, понял раз и навсегда, что и волк от тоски воет.
Возвращаясь из Шурища от партизан, которые с энтузиазмом, если так можно сказать, встретили затею со свадьбой в Веремейках, Денис Евменович и услышал волка. Тот выл где-то за деревенским озером, не дальше. Но в голосе зверя не слышалось напористости, как это бывает всегда зимой, при первом морозе; волчий голос звучал почему-то жалобно и немощно, совсем как недавно у собаки Парфена Вершкова. Однако Зазыба знал — об этом сказал ему Масей, когда ходил давеча на кладбище, — что Парфёнов пёс подох под соснами на ещё не заснеженном холмике, где покоился его хозяин, проявив таким образом нечто большее, чем инстинктивную преданность. Поэтому сейчас не было ничего странного в том, что Зазыба, слушая недальний волчий вой, подумал в первую очередь о своём старом знакомце, о том волке, который словно поджидал его в начале нынешней осени у дороги из Бабиновичей в Мамоновку. Говорят, волки не плачут. Однако тогда Зазыба все-таки видел волчьи слезы… Признаться, за время, прошедшее с того дня, Зазыба редко вспоминал волка. Может, раз или два, и совсем недавно, когда выбирал в лесу место для партизанской землянки.