Я уехал и никогда уже больше не был в этом универсаме и больше не видел Маши, которая не наша, и ее очень привлекательной дочери, с которой я бы с удовольствием завел роман, но это разрушило бы мой имидж славного земляка, я сразу перестал бы им быть, потому что роман с дочерью своей любовницы всегда аморален.
А пока я готовился к школьным выпускным экзаменам. Подготовка началась с приобретения костюма. Кроме школьной формы, которую десятиклассники перед окончанием школы почти не носили, у меня, кроме двух курток, одной — сшитой матерью из коричневого вельвета, а другой — из синей плащовки, ничего не было.
В районном универмаге мы с матерью осмотрели костюмы, и я выбрал темно-коричневый в светлую полоску производства ГДР. Для нынешней молодежи расшифровываю: тогда вместо одной Германии соседствовали два германских государства — Германская Демократическая Республика и Федеративная Республика Германии. Предстояло выбрать галстук, продавщица предложила светло-коричневый в полоску. В журналах мод мужчина в костюме в полоску всегда носил галстук в клеточку или горошек. Таких в магазине не оказалось, и я выбрал ярко-зеленый, считая, что галстук носят для украшения, а зеленый выделялся на коричневом, как яркая весенняя трава на коричневой после зимы земле. Конечно, и другие выпускники могли купить такие же костюмы, что и случилось: на выпускном вечере нас оказалось пятеро в одинаковых костюмах, к тому же двое последовали совету продавщицы и купили коричневые галстуки в полоску. Они за ужином сидели в разных концах стола и, когда начались танцы, старались танцевать в противоположных углах зала, не решаясь выдвинуться в центр. Мой галстук восприняли с некоторым изумлением. Вера, которая обладала хорошим вкусом, недовольно покачала головой. С этим галстуком я поступал в Институт кинематографии, и меня сразу запомнили, потому что фамилии запоминать трудно, а когда обсуждали, то говорили: «Это тот, что в зеленом галстуке».
Все мои любовные истории к моменту окончания школы тоже закончились. Вера в последние месяцы много занималась и перестала ко мне приходить, и я в последние два месяца не ходил к своей молочнице, а когда зашел, она отвела мои руки.
— У меня есть другой, — сказала она торжественно.
— Кто такой? — спросил я.
— Ты его не знаешь.
— Я всех знаю.
— Из «Сельхозтехники».
Я быстро прикинул.
— Хромой Бубнов, — сказал я. — Он же старый и вдовец, я с его дочерью учусь в одном классе.
— Совсем он не старый. У нас разница в пятнадцать лет, а мужчина должен быть старше. А для его дочери я стану матерью.
— Мачехой, — поправил я. — И ты уже согласилась?
— Согласилась. До него мне никто не предлагал выйти замуж. Использовать меня как женщину все горазды, а чтобы жениться, так никто.
— Ну, ты не права. А как тебя можно использовать иначе, чем как женщину? Ты женщина. Ты замечательная женщина. Ты с ним уже спала?
— Откуда у тебя такая развязность? — возмутилась Лида. — Разве об этом можно спрашивать женщину?
— Можно. Спрашивать можно обо всем. Это же только слова. А ты можешь отвечать или не отвечать.
— Я не буду тебе отвечать, потому что я уже почти жена.
— Значит, спала, — откомментировал я.
— Вон! — вдруг выкрикнула она. — И чтобы ноги твоей в моем доме никогда не было!
В ее крике было столько ненависти, даже ярости, но за что? Тогда я не понимал, что она ненавидит меня за то, что связалась с малолеткой, с мальчишкой, что она стыдилась этого и хотела избавиться сразу от стыда и от страха. Теперь, когда я читаю в криминальной хронике сообщения, что жена убила мужа или любовница любовника, я понимаю: женщина в ярости и ненависти не может думать о последствиях статьи Уголовного кодекса, учитывающей состояние аффекта, при котором совершается преступление, но мужчины обычно не знают эту взрывную и безрассудную способность женщины, об этом их не предупреждают отцы и матери и не учат в школах. Я скорее почувствовал, чем понял, что, если я начну сейчас возражать, она может убить меня, — возле плиты лежал остро заточенный нож-штык от немецкой винтовки, оставшийся еще с войны, которым щепали лучину для растопки плиты. Я молча пошел к выходу, боясь, что она ударит меня сзади. Потом, приезжая в Красногородск, я изредка видел ее, но она всегда проходила мимо, будто никогда и не знала меня, а если и знала, то забыла. От Бубнова она родила двух сыновей, мосластых и жилистых, как Бубнов, похоронила мужа, сыновья после армии не вернулись в Красногородск.